Служу Советскому Союзу 2

Я кивнул ему в ответ. Привлек внимание тех, кто ещё остался в живых поднятым вверх пальцем и ткнул этим же пальцем на север, где горел БТР, своим дымом создавая закрывающую от глаз нападающих завесу. Я показал три пальца, потом два, потом один…

Карим выскочил на свободное место и раскинул руки. Словно взлетел над землей… В следующий же миг он рванул их к груди и снова раскинул… Ноги начали притоптывать в ритме «чеченского шага».

Коршун танцевал лезгинку!

И делал он это так зажигательно и так яростно, что невольно смог удивить нападавших. От неожиданности стрельба нападавших поутихла, и мы рванули в ту сторону, куда я показал. Вырвались из окружения, неся потери в убитых и раненых. Вышли…

Я помню ту самую горькую улыбку, почти оскал, застывшую на губах Карима, когда он выделывал па своего смертельного танца. Вокруг свистели пули, а он танцевал. Танцевал зная, что одна из свинцовых пчел его настигнет и торопился выдать всё, что только умел. Отвлекал внимание…

Точно такая же улыбка возникла и на губах Дорина, когда он рванулся вперед. Я тоже не стал терять времени и с выкриком: «Хенде хох, грёбаные свистоплясы!» зарядил в лоб стоящему рядом охраннику.

Всё-таки мирное время расхолаживает. Люди расслабляются и становятся мягче, спокойнее, нежнее. Никто из охранников не ожидал от почти обнаженных людей, чья участь была предрешена, такой прыти и агрессии. К тому же хнычущий и пускающий сопли Головлев здорово замаскировал наши хмурые лица. Пленители подумали, что двое других русских точно такие же, как этот слизняк.

Нет, всё-таки главная ошибка западных людей состоит в том, что они всегда недооценивают русских! Так ошиблись они и на этот раз.

Прозвучал женский визг, когда мы «взяли в руку яйца сильных мира сего».

Началась пляска смерти…

Мы с Дориным завладели оружием, а дальше… А дальше пошли отрабатывать, как по целям на стрельбище. Выстрел — попадание, выстрел — попадание.

Пусть не всегда в десятку, но всегда на поражение. Стоящие по стенам бункера люди за считанные секунды были выведены из строя. При этом мы перемещались, прыгали, пригибались и вели стрельбу из таких положений, что в обычной жизни и выдумать было сложно.

Неожиданность, крик, грохот в замкнутом помещении — всё это ввело толпу на короткий промежуток времени в оцепенение. «Всемогущие» впали в прострацию, как стадо бандерлогов перед удавом Каа. Этого времени нам хватило с лихвой, чтобы нейтрализовать тех людей, у кого имелось оружие.

По крайней мере, мы так думали. Когда же стоящие в толпе люди в нацистской форме потянули из кобуры пистолеты, тогда и началась та самая кровавая вакханалия, что привела к многочисленным жертвам.

Крики… Выстрелы… Падающие на пол тела…

Время превратилось в череду фотовспышек. Вспышка — кадр. Вспышка — кадр. Резко, очерчено, моментально. Движения без остановки. Стрельба на поражение. Никаких чувств, только желание забрать с собой побольше.

Голая Ангела среди лежащих тел… Опрокинутая каталка и ползущий Гитлер…

Грохот и пальба как музыка боевого гимна. Не забывать дышать, чтобы протолкнуть пахнущий гарью воздух в легкие. Прыжок, выстрел, перекат. Снова прыжок, но уже в другую сторону. Опять выстрел. Хрипы и крики боли. Кляксы крови на белом поле свастики. Серое вещество на красном поле…

Я прыгал из стороны в сторону, стреляя не в людей — в дьяволопоклонников. Патроны кончились — я подхватил другое оружие. Колонны как нельзя лучше помогали укрыться и уйти с линии огня…

Во рту возник металлический привкус крови, похоже, что прикусил щеку. Левую руку рвануло в сторону, а после на месте рывка возникла боль, как будто приложили к коже раскаленный арматурный прут. Кожа тут же окрасилась красным.

Хреново, если так будет течь, то вскоре могу грохнуться от потери крови. Ладно хоть пуля прошла навылет, а не застряла в мясе… Я в несколько движений расстегнул у лежащего охранника ремень и вырвал его из штанов. Хоть какой-то жгут, чтобы остановить кровь. Перетягивание заняло ещё несколько секунд. Я притаился на это время за колонной.

Люди падали, ползли, визжали от страха. Теперь они уже не были теми всемогущими и правящими мирами богами, теперь это были опарыши, которые мечтали только лишний раз вздохнуть и не сдохнуть. Без колебаний взирающие на чужую смерть они жаждали сохранить свою…

— Нет! Нет! Нет!

Этот тонкий крик уже изрядно поднадоел. Он шел от Менгеле, который уже успел изрядно растерять свою пафосность и теперь выл, стоя на коленях, сжимая в руках голову — закрывая уши. Чтобы отвлечь мужчину от этой хреновой песни я не пожалел пулю, посылая её в бедро «ангела смерти».

Менгеле тут же завизжал испуганным поросенком и, схватившись за поврежденное бедро, упал навзничь. Тот самый человек, который делал кошмарные операции без наркоза на живых детях вдруг сам получил порцию боли. Не сильно-то она ему и понравилась.