Служу Родине. Рассказы летчика

От Одера до Берлина протянулись оборонительные сооружения. Фашисты использовали для обороны все естественные рубежи и населённые пункты. На подступах к Берлину созданы были три линии обороны. Сам город делился на секторы обороны — враг рассчитывал затянуть сражение.

Наш полк, как и десятки других авиационных полков, находился в полной боевой готовности.

Наступление советских войск на Берлин началось неожиданно, как неожиданно, всего лишь три месяца назад, начался прорыв висленского рубежа.

16 апреля всех нас разбудил оглушительный шум: волнами шли наши ночные бомбардировщики. Земля содрогнулась, загудела.

— Артиллерийская подготовка, друзья! — крикнул кто-то.

Мы бросились к автомашинам, на бегу застёгивая гимнастёрки. На аэродроме собираемся у командного пункта. Нам сообщают, что войска фронта пошли в решительное наступление на Берлин. Боевое воодушевление охватывает нас.

Ничто нельзя сравнить с тем, что мы видели и пережили перед рассветом 16 апреля 1945 года.

До малейших подробностей помню то утро. Тёмное небо в бесчисленных светящихся трассах, мощный гул наших авиационных моторов, раскаты от бомбовых ударов самолётов, непрерывный грохот нашей артиллерии. Лавина огня и металла обрушилась на противника.

Началось последнее, решительное сражение…

Возбуждённо переговариваемся, вернее — перекликаемся: грохот заглушает голоса. Ещё темно, и я смутно различаю лица своих товарищей.

— После такого штурма фашистам будет капут! — кричит мне Куманичкин.

— Скорей бы рассвет! — раздаётся чей-то голос.

— Скорей бы вылететь на Берлин!..

Вдруг над линией фронта вспыхнул яркий белый свет — стало видно далеко вокруг.

В первую секунду мы ничего не поняли. И только потом! сообразили: сотни прожекторов, ослепив врага, осветили путь нашей пехоте на Берлин.

Незабываемое зрелище!

У нас на аэродроме было светло, как днём. Я поглядел на друзей. Глаза всех были устремлены туда, где в едином наступательном порыве наши войска шли на Берлин.

В эти минуты каждый из нас испытывал чувство гордости за нашу большевистскую партию, которая мудро провела нас сквозь все испытания войны, гордость за нашу Родину, наш народ, за тех, кто в тылу создавал танки и самолёты, миномёты и пушки, гордость за нашу непобедимую армию, которую Генералиссимус Сталин вёл к победе.

Чувство гордости испытывали мы и от сознания, что принадлежим к советским вооружённым силам, что мы участники великого наступления.

Мы вступили в решительные бои, вооружённые волей к окончательной победе, богатейшим боевым опытом, совершенной отечественной военной техникой.

На рассвете бесчисленные эскадрильи советских самолётов полетели на Берлин. Над нашим аэродромом мчались штурмовики, бомбардировщики, сопровождаемые истребителями.

Такого множества боевых самолётов я ещё не видел за всё время войны. Такого штурма, такой согласованности в действиях всех родов войск ещё не знала ни одна битва в истории человечества!

Свыше семнадцати тысяч боевых вылетов произвели в тот день советские авиаторы.

Обстановка была сложной не только на земле, где наши войска преодолевали вражескую оборону, но и в воздухе. Враг сосредоточил под Берлином все остатки своего воздушного флота.

Лётчики нашей части делали по четыре-пять вылетов. Однако никто из нас не чувствовал усталости.

Чем ближе была победа, тем неудержимее рвались в бой лётчики. Каждому хотелось совершить подвиг во имя Родины здесь, на подступах к Берлину, каждый готов был на любую жертву, лишь бы ускорить разгром врага.

Если лётчик получал задание сделать за день, скажем, четыре боевых вылета, то он добивался у командира разрешения на пятый вылет. В эти дни могучего патриотического подъёма особенно сильно было стремление до конца, с честью, пусть ценою своей жизни, выполнить долг перед Родиной.

18. НАД БЕРЛИНОМ

17 апреля, после напряжённого лётного дня, я сидел на командном пункте и жаловался Чупикову:

— Сколько сегодня летал, а всё бес толку. Не воспользоваться ли мне тем, что фашисты усиливают действия авиации к вечеру? Разрешите ещё раз слетать, товарищ командир? С Титоренко разрешите, а?

— Хватит с вас, полетите завтра, — сказал командир решительно. — На сегодня вполне достаточно.

Но я не успокоился и, как у нас говорилось, «выклянчил» полёт.

Фашисты, стараясь использовать заходящее солнце, пытались совершать налёты под вечер. На это я и рассчитывал.

Со всей строгостью предупреждаю Титоренко:

— Дима, смотри только не горячись! Внимательно следи за всеми моими действиями. Вылет сложный, тем более что мы оба устали. Ни на секунду не ослабляй внимания.

— Слушаюсь! — ответил мне «старик».

Вылетели. Пересекли линию фронта на высоте трёх тысяч пятисот метров. Передаю Титоренко по радио: «Смотри в оба!»

Внизу шли бои.

Пристально вглядываюсь в даль, на запад. Дымка от пожаров, пронизанная лучами заходящего солнца, мешала видеть. Появились облака. Направляемся к северо-западной окраине Берлина. Может быть, встретим противника над городом?