Аристотель о жрице любви
Вспомнил цитату из Токвиля: "
Много думал.
Похоже, это главная проблема современности — все больше людей живут "в минус", а не "в плюс".
"В минус" жить легче — это закон:
Ненавидеть легче, чем любить.
Строить сложнее, чем ломать.
Уйти проще, чем остаться и каждый день сохранять.
Воспитывать детей труднее, чем бранить.
Будить в людях словом доброту — почти непосильная задача, обличительные и язвительные тексты можно гнать километрами.
И так далее, и тому подобное… Всё деструктивное — легче, проще. Так было всегда, так есть и так будет.
Очень часто вспоминаю еще одну притчу.
Аристотель, как известно, читал лекции своим ученикам исключительно во время прогулок, его последователей так и прозвали — "перипатетики", прогуливающиеся. Вот однажды они всем ликеем шли по улице, а навстречу попалась известная афинская гетера.
— Вот ты гордишься своими учениками, — улыбнулась она. — А стоит мне поманить их пальцем — они тут же бросят тебя, и уйдут со мной.
— Конечно, — ответил Аристотель. — Ведь я веду их вверх, а ты — вниз.
Прав был философ, безусловно прав. Люди — существа слабые, и всегда выбирают путь наименьшего сопротивления.
Особенно, если вверх их больше никто не ведет.
Это в советское время обывателя в попу толкали и за уши тянули — классической музыкой и "Шахматной школой" по телевизору.
А сейчас все весело и с гиканьем толпой несутся вниз — с шутками, прибаутками, свистелками и перделками.
И мне иногда страшно.
Узбекский учебник о русских регрессорах
Цитата № 1. Вместо эпиграфа.
Русские варвары врывались в кишлаки, аулы, стойбища, оставляя после себя города, библиотеки, университеты и театры.
Цитата № 2. Тезис
"Завоевание Российской Империей ханств Средней Азии привело к упадку на данной территории, серьезному отставанию
Цитата № 3. Показания свидетелей
Пока тянулись переговоры и писались условия мира, нам, строевым офицерам, нечего было делать, а сознание, что всего за три версты город живет своей, совершенно своеобразной жизнью, подстрекало любопытство. Хотелось взглянуть и на жизнь еще самостоятельного деспота, с его восточной роскошью, гаремами, ужасными казнями и вообще взглянуть на восточную жизнь, еще не тронутую цивилизацией.
Если не воспользоваться этим случаем, то другой мог и не повториться. Переговоры могли прерваться во всякое время, Коканд быть взят, и тогда бы он не представлял большого интереса, чем остальные русские владения в Средней Азии.
Открытых враждебных против меня действий в неприятельском городе я не боялся. Сарты отлично сознавали, что это повредило бы перемирию и повлекло бы за собою увеличение контрибуции и другие репрессивные меры, и я отправился к моему начальнику просить разрешить поездку.
Барон Меллер прямого разрешения не дал, но сказал, что если я поеду, то он об этом постарается не знать, но предупредил, что, кроме риска быть пристреленным каким-либо фанатиком, меня могут захватить и по распоряжению самого хана, чтобы затем выдать взамен части контрибуции и что тогда я буду предан военному суду за дезертирство к неприятелю. В тот же день после полудня хан ожидался в лагерь для личных переговоров с Ярым-падишахом (полуцарем)
Обрадованный таким полуразрешением, я долго не собирался. Пригласив двух товарищей, Норманского и Любомирова, и взяв служившего у меня джигита в качестве переводчика, мы четверо верхами уже через полчаса, переехав чрез тройной ряд рвов, въехали чрез ворота в четырехсаженной стене в неприятельский город.