Слуга Смерти

— Случилось так, что Виктор присутствовал со своими высокородными родственниками на казни. Несмотря на то, что судачат, такого рода зрелища устраиваются нечасто, и присутствовать на них скорее неприятная обязанность, чем интересное зрелище. Исключений делать не принято, а Виктор уже готовился вступить во взрослую жизнь… В тот день, однако же, зрелище удалось на славу. Когда палач воткнул раскаленные иглы в грудь приговоренному, мало кто обратил внимание на то, как побледнел маленький барон. В такие моменты на детей мало кто смотрит. Да и подобного рода зрелище в таком возрасте вполне может привести к глубокому обмороку. Палач не спеша раздробил своей жертве руки, ноги, бедра. Он был, надо думать, специалистом в своем деле и умел завершать программу аккуратно и вовремя.

Однако же вскоре он заметил, что предусмотренную программу придется изменить, поскольку она определенно нарушена. Как правило, на этом моменте жертва тихо умирает, не выдержав боли и потери большого количества крови, не говоря уже об иглах в груди. Человек же, в тот вечер ступивший на эшафот, продолжал дергаться, при этом пребывая словно в забытье, — глаза у него закатились, зубы сжались в спазме, все члены тела дрожали, как при жестокой лихорадке. Палач, торопясь закончить дело, вонзил в сердце приговоренному длинный тонкий стилет. Такие специальные стилеты есть обычно у каждого палача, они носят их за голенищем или же в рукаве — на тот случай, если придется в короткий срок закончить свою работу. Но приговоренный, этот бедняга с разбитыми членами, окровавленный, истыканный иглами, больше похожий на медузу, чем на человека, продолжал биться в загадочном припадке, даже и не думая умирать. Толпа зашумела, в палача полетели яблоки и обломки камней. В этом нет ничего странного, такие казни — своего рода публичный театр для горожан, заменяющий им многие виды иных развлечений. И выступающий на его подмостках палач так же способен вызвать негодование зрителя, как оступившийся актер или фальшивящая скрипка.

И тут случилось такое, что примолкла даже толпа. Нечеловеческим усилием изувеченного тела несчастный освободился от оков, кости его затрещали и лопнули, потому что он оторвал кисти собственных рук, сжатых стальными кандалами. Он шел, ничего не видя, спотыкаясь, запрокинув голову, окропляя все вокруг собственной кровью, которой было так много, что в толпе поднялся уже настоящий визг. Палач, хоть и слыл знатоком своего дела, растерялся и застыл статуей, не выпустив из руки бесполезного уже стилета. И подошедший живой мертвец — а то, что человек, стоявший на подмостках, мертв, видели уже все — вцепился в него остатками рук и в мгновение ока перегрыз горло. Только тогда императорская стража подскочила к сумасшедшему покойнику и длинными фальшионами превратила его тело в такую мешанину, что воскресить ее не смог бы уже и Господь Иисус Христос.

Молодой наследник барон, до тех пор заледеневший у всех на виду, вдруг страшно закричал и лишился чувств. И несмотря на то, что многие присутствующие глазели на происходившее с палачом, нашлись и те, кто видел Виктора. Говорят, пока живой мертвец совершал свою страшную месть, у молодого барона изо рта шла пена, как у бешеной собаки, а глаза выглядели совершенно нечеловеческим образом. Послали за врачами, а заодно и в Орден. Результат был неутешителен даже при всей своей очевидности: в жилах молодого барона и в самом деле текла проклятая кровь некроманта. Поделать что-то с этим было уже невозможно, и отец-барон, скрипя зубами, отослал своего отпрыска в казармы Ордена, смирившись с его утратой.

Уловив паузу — я в этот момент как раз подносил к губам чашку — Петер не выдержал:

— Господин тоттмейстер, а женщины магильерами бывают?

Вопрос был неуместен, но я вспомнил, сколько сам задавал глупейших вопросов до того, как обрел возможность получать ответы из первых уст.

— Нет, — сказал я кратко. — Не бывают. Несмотря на все россказни про ведьм и знахарок, пока во всей Империи не было выявлено ни одной такой. Сплетни и чепуха, как правило. Хотя где-то в Шотландии, я слышал, были близнецы, брат с сестрой, которые оба были магильерами… Не путай меня!

— Про Виктора… — сказал он уже шепотом. Видно было, что эта история зацепила его сильнее всех предыдущих. Может, ему, несчастному мальчишке, представлялось, как человек его возраста обретает власть, о которой даже мечтать не может обычный человек, власть над окружающим миром и его составляющими — водой, ветром, огнем, самой жизнью, наконец… Наверно, стоило бы рассказать ему что-нибудь о буднях в казарме или опять про войну, тогда, наверно, эти огоньки в глазах хоть немного поутихнут, но, посмотрев ему в лицо еще раз, я не нашелся, что сказать, и вынужден был продолжить рассказ.