Слуга Смерти

Он был достаточно сообразителен для пятнадцатилетнего мальчишки.

— От этой истории Ордену был не Бог весть какой ущерб, но нас все же обязали не разглашать ее деталей и не упоминать имен. Но так как живых людей привычно называть по имени, предположим, что звали его Виктором. Он был тоттмейстером, конечно. Нет ничего странного в том, что все мои истории касаются тоттмейстеров, потому что именно на них приходится наибольшее количество моих приятелей, сослуживцев и просто знакомых. Виктор был бароном, что нечасто случается с нашим братом, причем бароном урожденным и принадлежащим к более чем известному в этих землях роду. Его предки бились бок о бок с императором, принимали его подарки, завоевывали земли на севере, юге, востоке и западе, в общем, при произнесении его имени вслух считалось приличным несколько секунд хранить почтительное молчание. При нынешнем императоре некоторые милости были позабыты, отношения с императорским двором стали несколько прохладными, однако же положение барона было незыблемее, чем стены Ватикана. Когда родился Виктор, его судьба была предопределена, как обычно и бывает. Лучшие учителя со всех концов Империи, лучшие книги в библиотеке, лучшие собеседники доя разговора. Жалеть что-либо для молодого барона было немыслимо. И он рос, набираясь знаний, сил и мужества за стенами баронского замка. Однако беде иногда нет нужды штурмовать стены. На двенадцатом или тринадцатом году жизни выяснилось, что в крови молодого барона присутствует нечто, что не вкладывалось его благороднейшими без всяких сомнений родителями, равно как и предками, среди которых преобладали люди самого достойнейшего и благонадежного происхождения. Да, он оказался тоттмейстером.

— Так бывает?

— Да ведь я и рассказываю, баранья твоя голова… Конечно, если в благородном роду рождается магильер, это не самый хороший признак, поскольку считается, что любое магильерство есть испытание Господне, ниспосланное за прошедшие или будущие грехи. Некоторые же фамилии с грехами не ассоциируются, что не мешало мне, впрочем, знать несколько магильеров весьма знатного рода и положения… Ну да к черту их. Рождение тоттмейстера в такой семье — ужас. И не потому что оно бросает тень на честь рода. Любой выявленный магильер, не достигший совершеннолетия, отдается на воспитание в магильерские казармы Его Величества, в которых проводит, обыкновенно, не менее десяти лет. Все это время он не может видеться с родными, как и вообще с посторонними.

Да, магильерская служба может быть похлеще солдатской, парень. Магильер может служить лишь императору — и никому больше. Если магильерский дар открывается слишком поздно, его неудачливого обладателя отправляют в императорские застенки или в укромные казармы соответствующего Ордена, более похожие на тюрьму. Всякий дар должен быть подконтролен, и в этом нет ничего удивительного. Те, кто намеренно скрывает свои способности, кончает обычно еще более скверно. Такого, как сознательного врага веры и императора, обыкновенно судят и казнят, о чем ты наверняка знаешь и сам. Человек, способный искрой сжечь целую толпу, превратить в пыль каменную стену или раздвинуть море наподобие Моисея, есть опасный колдун и враг человека, если его дар не поставлен на императорскую службу. Тогда уж он — господин магильер, имеет денежное довольствие до самой смерти, обеспечен работой и мундиром, — я похлопал по эполетам. — Поэтому если среди людей благородного происхождения и случается магильерская кровь, такие случаи принято скрывать.

С Виктором получилась плохая штука. Возможно, его способности так и остались бы неизвестны и он рос бы не имперским магильером, а колдуном, пусть и с баронским гербом на щите, но известно о них стало слишком многим, чтобы случай можно было замять. Я уже рассказывал, что проявления магильерского дара зачастую носят самый причудливый характер. Случаются они по обыкновению к моменту перерождения ребенка в мужчину, это… в общем, ты уже через это прошел пару лет назад. Лебенсмейстеры говорят, что в этом возрасте наше тело ощущает множество изменений, а кровь магильера, если она присутствует в теле, дает о себе знать. Сын кузнеца вдруг превращает наковальню в лепешку, или беспризорник сжигает без огнива поймавшего его жандарма, а какой-нибудь гимназист вдруг поднимает в воздух два десятка парт. Это неконтролируемые сполохи той силы, которые при должном внимании и таланте можно превратить в настоящий дар, подчиненный рассудку.

Петеру явно хотелось задать вопрос, но он терпеливо ждал, пока я снимал с плиты кофейник и наполнял свою чашку. Я поглядывал на него исподтишка и не без злорадства: проняло, наконец.