Случайный дар

– Я боюсь выходить днем. Я осталась одна, а маму, папу, и братика расстреляли, а сестричка умерла от голода. Она стала плохо пахнуть, и мне пришлось ее вытащить из убежища. Полицаи подожгли дом, где я прячусь, но дом каменный и не сгорел

– Так откуда ты? – я в волнении поднялся с постели.

– Из Львовского гетто.

Ошеломленный, я упал на подушку. Такого не может быть! Насколько помнил из истории, Львовское гетто было ликвидировано к лету сорок третьего или сорок четвертного года. Нет, летом сорок четвертного года наши освободили Львов, тогда, значит, гетто было ликвидировано в сорок третьем году. Уже прошло почти сто лет, а Бася все еще девочка. Она, если и выжила, должна быть древней старухой. Или она решила навсегда остаться ребенком, чтобы не превратиться в взрослого монстра? Может, это ночные глюки,  и мне пригрезилось появление еврейской девочки?

Однако девочка стояла рядом, и я слышал ее тихое дыхание. На глюки явно не похоже.

– Хочешь, я принесу тебе новые вещи?

– Мне нечем заплатить.

Я махнул рукой:

– Хочу помочь тебе выжить.

– Ты странный. Раньше, когда нам была нужна помощь, родители отдали все хорошие вещи. Под конец у нас ничего не осталось.

– Когда ты придешь в следующий раз? Я подготовлю конфеты и вещи.

Девочка стала считать на пальцах:

– Дней через десять, … нет, пятнадцать.

– Хорошо, буду ждать.

Девочка растаяла во тьме,   а я так и не уснул до рассвета.

Последующие дни я провел в неожиданно приятных хлопотах. Я поскреб по сусекам, несколько раз прокатился до собора за подаянием, но оно оказались мизерными, и пришлось смирить гордыню и попросить Саню-толстяка дать взаймы, без отдачи. Тот покривился, но дал. В общей сложности деньги получились небольшие, но мне удалось прикупить Басе секонхендовскую чистую одежду, белье и килограмм конфет «молочной коровки».

У меня никогда не было толком семьи, и ни одна из моих якобы жен ни разу не сказала, что беременна или родила от меня ребенка, хоть и знал, как бывшие жены с зубовным скрежетом выбивали алименты из забубенных папаш.

Неожиданно я оказался в роли заботливого папаши, беспокоящегося о редко встречаемой дочери. Это было горькое и одновременно сладкое чувство никогда ранее не испытанного отцовства. Но я одернул себя. Не было никакой еврейской девочки под  чужим именем Бася. Старческий маразм, выдумал и поверил в очередной свой глюк.

Зачем мне дети?

Я всю жизнь пробакланил, мотало меня, как перекати-поле, по стране и по зонам, и теперь, положа руку на сердце, которое никак не остановится, могу честно сказать, жизнь профукал, и вслед за А.С.Пушкиным могу повторить выученные еще в детстве стихи. Тогда не понимал горечь этих строк, а просто громко барабанил на уроках в школе. На закате жизни до меня дошла их печальная мудрость: «дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?»

Братец загнулся в шестнадцать лет, сгорел от удара током высокого напряжения, когда полез воровать из вагонов на железной дороге, его пытались поймать, и он, убегая, случайно коснулся контактной сети. Маманя… я уже и не помню, когда она померла. Остался я, огрызок никчемный, и когда сдохну, ни одна живая душа не прослезится и не выпьет за упокой моей грешной души. Что есть – того не отнимешь…

Прошло четырнадцать дней, наступил пятнадцатый. Я переживал и ждал с нетерпением, как черт возьми, не ждал ни одну женщину, девочку под чужим именем Бася. Я так и не решил для себя, она реальна или плод моего больного воображения.

Наконец, я был вознагражден за свое долгое терпение. Этой ночью темень разделилась, и я услышал знакомый детский голосок:

– Привет. Я пришла.

У меня неожиданно радостно забилось сердце, и хриплым от волнения голосом сказал:

– Я все приготовил. Только сначала искупайся, в ведре горячая вода, рядом полотенце и мыло.

Девочка, не чинясь, сбросила с себя  старую одежду, и брызнули на пол струйки воды, и довольный детский голосок произнес:

– Какое у тебя чудесное мыло, оно так хорошо пахнет ландышами. Можно я возьму его себе?

Мыло было самое дешевое, но я благоразумно промолчал, и сказал, что может взять не только это мыло, но еще пару кусков такого мыла.

После купания девочка осторожно присела на постель. По этому случаю я застелил чистую штору. Она стала запихиваться вперемешку хлебом и конфетами, запивать молоком и довольно урчать:

– Как вкусно!

Изредка влажно поблескивали глаза, пахли ландышами неровно обрезанные курчавые черные волосы, мелькал длинный семитский нос, яркие губки открывали мелкие острые зубки.

Тут неожиданно подало голос мое подсознание:

– Юрок, да ты латентный педик. Сам посуди: девочку помыл, переодел в чистое, накормил конфектами (черт, откуда выплыло это устаревшее название конфет), теперь осталось разложить на постели и попользоваться. Да-а-а. Не замечал. Какой хитрый оказывается. Все притворялся, якобы отцовские чувства испытываешь. Никогда не было у тебя отцовских чувств!

Я возмущенно поперхнулся:

– Я – не педик, даже в мыслях не было, да и девочка, это просто глюки…

– Да, глюки сидят и трескают конфекты, – едко перебило подсознание.