Случайный дар

От изумления я свесил челюсть и долго сидел в прострации. Такого от семейства хмырей я не ожидал. Пожалуй, стоит почаще задувать пену в выхлопную трубу, и тогда будут подкидывать еду. Так, голод – не тетка, и я открыл коробку. Там было полпиццы и полдюжины роллов. Пиццу я раньше пробовал, роллы – нет, и они мне не понравились.

Видно роллы были несвежие, когда на следующий день меня скрутила сильная боль в животе. Меня выворачивало наизнанку.  По-хорошему надо вызвать скорую, чтобы отвезли в отделение, где сделали бы промывание желудка, но мне, бомжу обыкновенному, хоть и с философским уклоном, бесполезно надеяться на такие блага цивилизации. Пришлось прибегнуть к испытанному способу. Я дал зарок себе не пить, но тут был особый случай, и самогон производства Сани-толстяка утихомирил на время взбунтовавшийся желудок. Измученный, я забылся в горячечном полусне,  а когда проснулся, увидел возле себя мать и братца.

– Привет, брательник! – радостно улыбаясь, сказал братец, зияя прорехой в передних зубах. – Давненько с тобой не виделись. Ты никак приболел?

– Да, съел вчера что-то несъедобное, – я хотел сказать про роллы, но братец не поймет, в его времена такой гадости не было.

Я прислушался к ощущениям. Температура вроде спала, и меня мучила жажда. Я поднялся и кое-как доковылял до ведра с водой, где жадно, одну за другой, опростал три кружки с водой.

Братец увидел мое уродство и, не страдая от избытка хороших манер, воскликнул:

– Брательник, да ты скоро нашу мамашу догонишь, – и громко загоготал.

Мать покачала головой:

– Эх, сынок, сынок, как меня не стало, так и ножки потерял. Где ты так?

Я махнул рукой:

– Расскажу, как-нибудь при случае.

Братец принюхался:

– Да ты самогоном баловался? Почему нам не наливаешь? Я обижусь, а в гневе я буйный.

Я хорошо знал,  и что он не отвяжется, пока ему не нальют. Поэтому поставил полторашку самогона на стол, отыскал два наименее грязных стакана, а вот закуски не было. Было три лотка китайской лапши быстрого приготовления «Счастливый рабочий». Боюсь, моим покойным родственникам не понравится такая странная еда.

Мать укоризненно покачала головой и достала из котомки узелок с соленым салом, чесноком и черным хлебом.

– Эх, сынок, сколько прожил, постарел, а гостей так и не научился принимать. У тебя всегда должна быть выпивка и закуска для дорогих гостей. Но я тебя прощаю, как прощала всегда, – мать всхлипнула и вытерла слезу, выкатившуюся из глаза. – Главное – помнить о близких. В последнее время ты редко стал вспоминать о нас.

Я возмущенно замахал руками:

– Что вы, маманя, каждый день вспоминаю, тебя и братца. Мечтаю, когда присоединюсь к вам.  Кстати, там за гранью живется? Хорошо или плохо?

Братец, набивший полный рот, что-то невнятно пробурчал, и его бурчание в равной степени можно было отнести к тому, что живем хорошо или живем плохо.

Мать укоризненно покачала пальцем:

– Не надо туда стремиться. Не беспокойся, наступит твое время.

Потом мать лихо опрокинула рюмку самогона тройной очистки, настоянного на кедровых орешках, цедре лимона и лепестках каркаде. Огненный напиток, переливающийся алым, коричневым и золотистым, исчез у нее во рту.

– Ах, х-х-хорошо, – пробормотала мать, – к-какой забористый самогончик. Кто его гонит?

– Саня-толстяк, живущий по соседству. Мы с ним учились в одном классе.

– Не помню, – мать тряхнула головой и опрокинула вторую рюмку вслед за первой.

Я вздохнул, мать и при жизни многое не помнила и забывала, что говорить теперь, когда давно прописалась там, за гранью. Но мне никто так и не ответил, как там живется, и я повторил вопрос.

Братец, хотевший дернуть очередную рюмку, отставил ее в сторону и тоскливо протянул, – хорошо там, бухла и жрачки завались, ни за что не надо платить, только все без вкуса, пьешь и не пьянеешь, ешь и не наедаешься. Здесь лучше, вот самогона тяпнул, и сразу в голову ударило, отличный самогон, забористый. Так что не спеши, еще успеешь на райских лужайках покувыркаться с молоденькими девочками. Поверь, они холодные ледышки, и никакого удовольствия, как от выпивки и жрачки.  Кстати, встречал Веру, такая же яркая, хвостом крутит направо и налево, а за ней мужики табуном ходят. Как-то столкнулись на узенькой дорожке, и спросил, помнит ли нас.  Она обсмотрела меня со всех сторон, губки поджала и фыркнула: «тебя в упор не помню, а братца, Юрочку, помню. Мол, когда преставишься, обязательно пусть в гости зайдет, я его горемычного утешу, а вот тебя не хочу ублажать. – Я хотел сучке по привычке в табло зарядить, но сдержался. Я за свои проделки уже почти на грани развоплощения, и если тронул ее, – точно бы развоплотили!

– Неужели так плохо? – я удивился.

Братец нехорошо на меня зыркнул, словно что-то хотел сказать, но сдержался, дернул рюмку самогона и стал хрустеть луком.

Мать ответила за братца: