– Азочка! – потянулся он к чёртовой маме. – Сколько лет!
Азочка, хоть и была на голову ниже эльфа, схватила его за воротник и легко сунула куда-то позади себя.
– Мальчики, уходим.
– Всем пристегнуться! – крикнул Боб.
После чего он и Беня привязали гостей обрывками верёвок к металлическим частям дрезины. Джо тоже привязали. Больше чтобы не мешался. Он явно не понимал, что происходит.
Сзади громыхнуло. Это Олгой-Хорхой размолол то, что осталось от вагона. И теперь приближался к дрезине. Она ехала медленнее, чем скользил по тоннелю червь-призрак.
Как эта телега вообще разогналась до такой скорости и оказалась перед бывшим поездом, оставалось загадкой. Это была личная дрезина чёртовой мамы, не на крысином или педальном, а на аккумуляторном ходу. Километров до сорока в час она ещё могла разогнаться, особенно если всех братьев заставить толкать. Но двести…
До морды Олгой-Хорхоя оставалось метров пять. Визг и рокот его вращающихся зубов забивал грохотанье колёс дрезины.
– Бобчик, давай! – отдала команду Азалия, перекрикивая червя.
Артём приподнял голову посмотреть, что будет «давать» Боб. В задней части дрезины при помощи проволоки, верёвок и скотча был закреплён ракетный двигатель. Точнее говоря, разгонный блок, или первая ступень, в ракетах Артём не очень разбирался. И сейчас Роберт его запускал с помощью зажигалки. Которая, конечно, не хотела зажигаться на таком ветру.
Артём не знал, за кого болеть. За зажигалку? С её помощью он имел шанс выйти в космос сквозь многометровую толщу земли. Или за червяка? Смерть внутри которого была бы столь же ужасной, хотя и не такой эпичной.
Пока выигрывал Олгой-Хорхой: внешнее, самое широкое кольцо его зубов пару раз коснулось стабилизаторов ракеты. Звук был как у бормашины с насадкой для сверления зубов диаметром пять метров.
– Боб!!! – Артём скорее почувствовал, чем услышал крик Азалии.
Отчаявшись добыть огонь, Боб отшвырнул зажигалку, и вытащил из кармана тренировочных штанов револьвер. И выстрелил! Но не в Олгой-Хорхоя, как подумал Артём, а в ракетный двигатель. А вот сам револьвер действительно бросил в червя.
Револьвер системы «Наган» образца тысяча девятьсот девяносто пятого года и выхлоп синего плазменного пламени из ракетного двигателя достигли морды Олгой-Хорхоя одновременно.
И провалились в его чёрное нутро.
Червь успел расширить диаметр своей глотки практически до размеров тоннеля, вывернув кольца с зубами наружу. Огонь, усиленный револьвером, попал в пустоту.
Дрезина дёрнулась и начала резко ускоряться.
Олгой-Хорхой был к этому готов. Он отстал от дрезины на несколько метров, сжимаясь для прыжка, и в следующую секунду его пасть поглотила телегу и всех, кто в ней находился.
Давно Артём не чувствовал такой тишины и покоя. Именно чувствовал, после непрерывного грохота и криков последних часов, абсолютная тишина ощущалась тактильно, не ушами, а кожей, всем телом. И покой – уже полдня его тело не пребывало в покое ни секунды, даже если они просто ехали по рельсам, то поезд как минимум раскачивался. А сейчас – совершенный стазис. Он лежал на спине и смотрел на мутные жёлтые ленты, там, где должны быть лампы освещения тоннеля. Смотрел сквозь слой чего-то серого, неоднородного, с пробегающими внутри более тёмными, похожими на разводы чернил в воде волнами.
– Порфочка, ты здесь? – послышался голос чёртовой мамы. – Ты как, не ушибся?
– Г-хм. Да, – осторожно ответил Порфирий Гордеевич. – М-да-с-с. Нет.
– Порфочка, а ты не знаешь, почему на том свете для чертей так скучно, и тут ещё ты?
– И ещё я, – простонал Фрол.
– О, ещё и он, ко всем несчастиям.
– Азочка, это потому, что мы ещё на этом свете. Если тебя это не очень огорчит.
– Порфочка, ты знаешь, у меня со здоровьем в последнее время как-то не очень. Мне что-то иногда мерещится. Вот только что померещилась, что меня с моими мальчиками сожрал дождевой червяк – переросток.
– Азочка, не волнуйся, ты совершенно здорова, если, конечно, тебя только это беспокоит. Тебе не померещилось.
– И долго я такой останусь?
– Какой, Азочка?
– Здоровой, кретин ушастый! Нас что, правда сожрал Олгой-Хорхой? – От томного шёпота чёртова мама одним щелчком перешла на скандальный крик.
– Так, а можно нормально объяснить, а не орать через меня, – поднялась, растеребив узел верёвки, Яна, энергично вливаясь в скандал.
Иногда покричать – это самый простой и безопасный для окружающих способ сбросить напряжение.
– Мама, мне страшно! – поймал общую волну Бенедикт.
– А ну, цыц! – Порфирий Гордеевич, служивший когда-то в армии в немалом чине, знал, как гасить истерику. Например, у лошадей. Уверенный голос и твёрдая рука, вот что для этого нужно. – Всем спокойствие!
Для спокойствия он жахнул кулаком по дрезине, что-то сломав.
– Во-первых, перекличка личного состава. Все здесь?
– Все, – хором сказали все.
– Во-вторых, да, тварь нас съела. В-третьих…
Что «в-третьих», обер-кондуктор сказать не успел.
Серый кисель с чёрными прожилками, слой которого отделял их от окружающего мира, исчез.
– …израк, – услышали они сквозь вернувшийся вой ветра в ушах.
– Что? – прокричала Яна.