Но Поппи и не думала жаловаться. Ей не доводилось бывать у озера с того самого дня, как выпал первый снег.
— В любое другое время, не зимой, — проговорила Поппи, — я смогла бы сделать это самостоятельно. Там, внизу, есть небольшой пандус. Я съезжаю по нему в воду, выплываю из своего кресла и плаваю, сколько хочу.
— Держу пари, ты здорово плаваешь.
— Конечно.
Они уже были на берегу. Деревья остались далеко позади, и было довольно ветрено. Луна, хмуро выглядывая в разрывы туч, тут же пряталась обратно. Но возле воды было достаточно светло.
— Хочешь пройти немного дальше? — спросил Гриффин.
Поппи радостно закивала.
— Вон до тех скал, хорошо видишь?
Гриффин засек направление. Теперь, когда они оказались на берегу, идти было значительно легче.
— Трудно вырасти на озере и не научиться плавать, — пробормотал он.
— А ты умеешь плавать?
— Конечно.
— А ты где научился?
— В клубе. — Глаза его не отрывались от ее лица. — Это был отличный клуб: столовая, гриль-рум, поле для гольфа, несколько теннисных кортов, два бассейна…
— Два?
— Один для тех, кто умеет только пускать пузыри, а второй — для остальных.
Поппи хихикнула.
— Могу себе представить, как ты, рассекая волны могучим плечом…
— Между прочим, я неплохо плавал, — обиженно надулся Гриффин. — Меня даже взяли в команду. Правда, с тех пор прошло много времени.
— Тебе это нравилось?
— Очень, — кивнул он. Глаза их встретились.
— В воде я чувствую себя совершенно свободно. Как будто верхняя часть моего тела старается восполнить то, что утратила нижняя.
— Честно говоря, мне непонятно, почему ты тогда не перебираешься на зиму на юг. Тогда ты могла бы плавать круглый год.
— Как гагары? — пошутила она.
— Как гагары. Кстати, когда они возвращаются?
— В апреле. Как только сойдет лед. Потрясающее зрелище, кстати. Это нужно видеть! День за днем у тебя на глазах лед становится все тоньше и тоньше, пока совсем не почернеет. Потом он становится пористым, как губка, и начинает ломаться. Какие-то несколько часов, и его уже нет, представляешь? А гагары — клянусь тебе! — появляются буквально спустя несколько часов после этого.
— Откуда они узнают?
— Посылают «разведчиков», — хихикнула Поппи. — Первыми обычно срываются с места самцы — покидают океан и летят на север. Как будто внутренний голос подсказывает им, что зима идет на убыль. Сначала они движутся вдоль берега, потом поворачивают и летят в глубь материка, при этом делая короткие челночные вылеты, словно самолеты-разведчики. Штука в том, что они не могут сесть на воду, пока не сойдет лед, ведь им нужно ловить рыбу, иначе они умрут с голоду. Если их лапки примерзнут ко льду, тогда они уже не смогут снова подняться в воздух. Первый раз ты слышишь их крики весной… — Поппи внезапно поймала себя на том, что ей и самой уже не терпится их услышать. — Это так красиво. — Она подняла глаза к небу. — Вот… это они.
Гагар скрывали угрюмо ползущие по небу облака, но это нисколько не умаляло очарования ночи. В разрывах между ними проглядывали высыпавшие звезды, заметно похолодало, но в объятиях Гриффина Поппи не замечала холода. Впрочем, это было даже забавно.
— Еще одна неделя, — проговорила она, подняв глаза к небу, — и наступит полнолуние. В это время года в наших краях луну называют кленовой. Ты знаешь, кто начал первым варить кленовый сироп?
— Мика рассказывал, — с усмешкой кивнул Гриффин. — И о том, как потом приспосабливались обходиться без помощи рабов.
— А я рассказывала тебе, что такое «сахар на снегу»?
— Что-то не припомню такого.
— Если взять только что сваренный, еще горячий сироп и выплеснуть его в снег, сироп моментально застынет и превратится в сладкие сосульки. Раньше мы во время сезона всегда устраивали вечеринки. Сладкие сосульки и тянучки, сдобные жареные пончики, разные маринады… — Улыбаясь, Поппи сунула замерзший нос в теплую норку за ухом Гриффина.
— Замерзла?
Поппи покачала головой.
— Только большие пальцы на ногах не чувствую, — жалобно простонала она. И прыснула.
Гриффин двинулся назад через озеро. Поппи уткнулась носом ему в плечо и по-детски засопела. Гриффин улыбнулся — от нее приятно пахло мылом с экстрактом алое. Поппи всегда любила этот запах, считала его нежным и женственным. Гриффину тоже он нравился, но в отличие от Поппи он считал его чисто мужским.
Перебравшись через утесы, отделявшие озеро от берега, он двинулся по дорожке к дому. Поппи потерлась носом о его щеку, и Гриффин вдруг почувствовал прикосновение ее губ. Гриффин со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. И тогда Поппи, совсем осмелев, осторожно пощекотала кончиком языка то местечко у него за ухом, где начинала расти борода. Она боялась уколоться, но, к ее удивлению, кожа его оказалась гладкой, почти шелковистой.
Гриффин не сказал ни слова — это был вызов, и Поппи не могла этого не понимать. Она сама не боялась их и любой брошенный ей вызов встречала с открытым забралом. Авария ничего не изменила в ее характере. Если Поппи хотела что-то сделать, она это делала. Если ей что-то нравилось, она это брала. Если нельзя было просто взять, она кидалась в погоню.