Слой Ноль

Далее во всех графах он поставил одни прочерки, благо после каждого вопроса, включая пункт «Пол», в скобках значилось: «заполняется по желанию». В окошке «Личная подпись» Виктор нарисовал какую-то нейтральную, ни к чему не обязывающую закорючку и отдал заявление.

— Угум... — молвил доктор, посмотрев на листок. — Мы не требуем документов, можете представляться, как вам заблагорассудится... Но вам не кажется, что было бы логичней назваться Виктором с самого начала?

— Виктор — это не псевдоним. Меня так зовут, — сказал Мухин. — Послушайте, Олег... Я такой же, как вы. И я хочу быть с вами.

— Н-не понимаю... О чем это вы, Евгений? Или все-таки Виктор?..

— Юрий, — медленно выговорил Мухин.

— Ничего не понимаю... — нахмурился Олег. Виктор поманил доктора пальцем и, когда тот перегнулся через стол, резко схватил его за загривок. Мухин рассчитывал сломать ему нос — этого не получилось: в последний момент врач выгнул шею и встретил полированную доску подбородком. Так было еще хуже.

Добавив локтем под левую лопатку, Мухин торопливо отволок Олега подальше от стола и, не исключено, от кнопки тревоги. Доктор схватился за стеклянную этажерку, но Виктор врезал ему ногой в живот. Затем повторил и замахнулся еще раз, однако после второго удара врач коротко всхлипнул и обмяк. Дышал он тяжело, рывками, а значит, о крике пока не могло быть и речи.

Мухин подошел к двери и, потрогав ручку, повернул ее вверх.

— Это чтоб нас не тревожили, — пояснил он душевно.

— Штё нято? — спросил Олег, странным образом ? смягчая согласные.

Виктор обошел его с другой стороны и обнаружил, что на белоснежном линолеуме лежит какой-то маленький красный кусочек размером с кубик колбасы из оливье.

— Э, браток, да ты себе язык откусил? Будешь теперь разговаривать, как старый урка. Если еще будешь, конечно.

— Сюка, — ответил тот, отползая в угол и сплевывая по дороге кровь.

— Придется ивритом овладевать, — заметил Мухин наступая ему на колено. — Ты не уходи далеко. Есть у меня к тебе одна тема... Ты перекинутый, это ясно. Смерть тебе не страшна, мотивировать на откровенность тебя трудно... Но только умрешь ты не сразу. Не очень быстро. Соображаешь, о чем я?

— Ню... — мыкнул Олег, не то отказываясь, не то соглашаясь, не то делая вид, что опять не понял.

— Бизнес у вас какой-то мутный... Проясни-ка в двух словах.

— Обышний биснесь...

Виктор сошел с колена и топнул по нему каблуком.

— Аххх... — негромко вскрикнул доктор.

— Больно, я знаю. Мне самому так делали. Очень больно, и бегать потом трудно. Хорошо, если ходить сможешь. Кое-как. Хотя ты же медик, ты в курсе...

— Штё тебе?.. — простонал Олег.

— Правды. Чистой правды прошу, больше ничего. На кой вам эта контора? Вы открылись несколько дней назад. Испытательный срок — месяц. На середину июля у вас запланированы первые умерщвления... или как вы их?.. «исполнения»? Ну, ладно... Только через месяц этого слоя уже не будет. И других слоев — тоже. Что скажешь?

— Нягмальняя фигма у нясь...

— Верю, что вы и клинику приготовили, и отравы всякой накупили... Для убедительности. Только Юра Макаров денег на ветер бросать не будет, не такой он человек. Даже зная, что жить ему совсем недолго, все равно не будет. На глобальную хохму ваше «Дело» тоже не тянет, если честно. Не смешно как-то получается... Не смешно, и все тут. Поделись, не молчи. Я от тишины нервничать начинаю.

— Штё ти пивязяся? — прошамкал доктор.

Мухин взял с этажерки какое-то крупное растение и обрушил ему на голову. Горшок раскололся и осыпал Олега темной сырой землей. Тот уже начал вставать, но ладони поскользнулись на крови, и он разбил-таки нос.

Виктор схватил вращающееся кресло, но поднял только сиденье — тяжелая крестовина выпала из гнезда и осталась на полу. Мухин посмотрел на нее недоуменно и, отбросив кресло в сторону, взял разлапистую ножку.

Первым взмахом он разнес доктору ухо. У Олега еще были силы увернуться, и колесико прошло по касательной, порвав ему мочку. Крови в кабинете стало больше. Второй удар попал по щеке, третий — по затылку, четвертый — снова по щеке.

Лицо у врача стремительно заплывало. Он перекатился на бок и вяло прикрылся рукой. Острая железка пришлась по пальцам, и мизинец повис на лоскуте кожи.

Они все чихали на смерть, но боль... это было нечто иное. С нее в отличие от смерти не начиналось ничего нового. Боль была бесконечным продолжением, неизменным атрибутом жизни. Они не любили смерть, но смерти они не боялись. Они боялись боли. Мухин знал это по себе и старался нанести Олегу как можно больше повреждений — пусть бы и ножкой от кресла, она тоже годилась. Это было неблагородно. Это было просто не по-мужски — занятие сродни царапанью или тасканию за волосы... Но если он чихал на смерть, а вместе с нею, само собой, и на жизнь, то уж такие частности его не волновали и вовсе.

Земля на лице у Олега перемешалась с кровью и размазалась, теперь он смахивал на утомленного шахтера, разве что фонарика на лбу не было. И гордой улыбки за миллионную тонну угля не было тоже. Не мог он улыбаться. Физически не мог.