– Нет. Я сказал:
– Хорошо иметь выбор. – Я достал из кармана монету в двадцать пять центов, подбросил, поймал и посмотрел, как легла: – Я выиграл. Едем.
Меня вполне устраивало увести его подальше от миссис Перес и этого дома. Поднимаясь на улицу по трем ступенькам, я думал о том, насколько все могло быть по-другому, приди он на полминуты раньше или спустись мы на полминуты позже. Влезая в полицейский автомобиль, я от души зевнул. Проспав менее трех часов, я весь день хотел основательно зевнуть, да все дела не давали.
15
Через шесть часов, в полвторого ночи, я сидел на кухне, уплетая черный хлеб (выпечки Фрица), копченую осетрину, сыр бри и молоко и просматривая утренний выпуск «Таймс» за пятницу, который прихватил по пути домой из окружной прокуратуры.
Я был на пределе. Днем я порядком набегался, а вечер – час с Кремером и четыре часа с парой помощников окружного прокурора – меня по-настоящему вымотал. Нелегко отвечать на добрую тысячу вопросов, которые ставят профессионалы, когда знаешь, что: а) нужно защищать границу между двумя группами фактов – общеизвестными и теми, которые им не дай Бог узнать; б) протокол допроса может подвести под статью, от которой вряд ли удастся отвертеться; в) малейший промах может загубить все дело. Из всех допросов, каким меня подвергали в полицейском управлении и в окружной прокуратуре, это был самый трудный. Мне дали всего две передышки – когда оставили в покое на десять минут, чтобы я смог перекусить несъедобным сандвичем с ветчиной и пинтой снятого молока, и около десяти часов, когда я заявил, что либо мне разрешат позвонить, либо пусть запирают на всю ночь.
Те, кто думает, что автоматы в этом здании не прослушиваются, могут, конечно, так думать, но у меня свое мнение. Вот почему, когда Вульф поднял трубку и я сообщил ему, откуда звоню, мы повели разговор в безопасном ключе. Я доложил о встрече со Стеббинзом и сказал, что Стеббинз и ребята из окружной прокуратуры, как обычно, считают, будто я скрываю информацию, которую обязан им сообщить, что, как он прекрасно знает, чистый бред. Он ответил, что знает о моей встрече со Стеббинзом, что миссис Йигер ему позвонила, он попросил ее приехать к нему, и они обсудили положение. Он спросил, стоит ли Фрицу держать на огне тушеные почки, я ответил – не стоит, сижу на диете. В конце концов меня отпустили без четверти час; когда я вернулся, огни в доме были потушены, и на столе у меня не было записки.
Потребив должное количество хлеба, осетрины и сыра и узнав из «Таймс», что окружной прокурор надеется в ближайшем будущем сообщить об успешном расследовании убийства Йигера, я с трудом дотащился до моей комнаты на третьем этаже. Зубному врачу я еще много лет тому назад поклялся, что буду чистить зубы на ночь, но тут нарушил клятву.
Поскольку я справился со всеми заданиями, записки у себя на столе не обнаружил и крепко недоспал, я не стал включать говорящий будильник; продрав утром глаза, я увидел, что будильник показывает 9:38. Вульф, должно быть, уже позавтракал и поднялся в оранжерею. Я мог бы позволить себе поваляться в постели еще десять минут, но терпеть не могу мыкаться с утра в неизвестности, поэтому собрал волю в кулак и поднялся. В 10:17 я вошел в кухню, поздоровался с Фрицем и налил апельсинового сока. В 10:56 допил вторую чашку кофе, сказал Фрицу спасибо за ветчину и омлет с абрикосами и отправился в кабинет разбирать почту. Прогудел лифт, вошел Вульф, поздоровался, проследовал к своему письменному столу и осведомился, нет ли чего от Хьюитта по поводу Lycaste delicatissima. В своем репертуаре. Пусть он знал, что они не упрятали меня под замок как особо важного свидетеля, раз я был перед ним, и что у меня не было для него ничего срочного, иначе я бы не стал тянуть до одиннадцати, все равно мог хотя бы поинтересоваться, сколько меня продержали. Продолжая вскрывать конверты, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.
– Сколько тебя продержали? – спросил он.
– Всего три часа после звонка. Пришел домой в начале второго.
– Верно, пришлось нелегко.
– Местами. Я отказался подписывать протокол.
– Правильно сделал. Приемлемо. Миссис Йигер рассказала мне, как ты сымпровизировал перед Стеббинзом. На нее произвело впечатление. Приемлемо.
Два «приемлемо» подряд – небывалое дело.
– Да что там, – сказал я, – всего лишь мои обычные осмотрительность и здравый смысл. А не то пришлось бы его пристрелить. – Я подал ему почту: – Какие будут задания?
– Никаких. Мы выжидаем.