Слипер и Дример

ним, Дример вдруг услышал детский смех и многоногие притоптывания. Под енто топотание кто-

то скороговоркой нёс какую-то околесицу на невнятном наречии. Тыцл обернулся и произнёс:

— Да это детки рэп читают! У нас, понимаешь, национальная культура в ходу, по типу

народного творчества. Деток, стало быть, с раннего голопопия бабульки-воспитульки приучают

хороводы древние водить да заговоры различные читать под бубенцы шаманские и топотания аки

положено. От икоты и зевоты, слепоты и глухоты! Ёу!

Дример нагнул голову, заглянул в проем и увидел огромный зал, уставленный разнокалиберной

мебелью и увешанный разными красочными висючками. Но никого там не было.

— Пойдём, пойдём, — Тыцл заторопил его, недовольствуя. — Чего ты, рэпу не слыхал? Ёу,

брат, и всё такое…

Они свернули в левый крайний коридор и стали спускаться дальше.

«Хороши ботиночки!» — снова отметил молча про себя Дример.

Тыцл всё время оглядывался по сторонам, из чего братец сделал умозаключение, что тот не

хочет, чтобы их видели.

12

9

— Пришли! — тихо сказал подземелец, свернув в очередной проём. За ним был отрезок

коридора, заканчивающийся тупиком.

Тыцл пропустил Дримера вперёд, и тот, спустившись по нескольким ступеням, прошёл в

затхлый подземный ход.

— Я тут подожду, — сказал диггер, стоя в проёме, — только ты поторопись. Брателла прав,

сквозняки у нас злые, так что простыть босыми ногами не хотца. Ужо до тапулек твоих дойдём

скоро, ладно?

— Конечно, не вопрос, брат, ёу! — Дример отошёл к тупиковой стенке.

В стоячем воздухе было-таки прохладно, и он, вспомнив о Шапке-Невредимке, посильнее

обтянул ею голову.

— Знатный кепарь! — Тыцл сзади подал голос. — Только вот чую я, будто на нём больно

древнючее накликано! Глубокой заморозки начитка была! Шо за наговор такой, а?

В это время Дример уже начал выписывать на стенке мокрые крендельки, и вдруг в его глазах

поплыли радужные окружности.

— Эй, ты чего, олимпиец? — громко окликнул его диггер, присев в коленках.

Братец, продолжая лить, не в силах остановить долгожданный физиологический процесс,

повернулся к Тыцлу. Вся комната плыла радужными пятнами.

— Я н-н-н-не знаю, — пролепетал Дример.

— Зато я знаю! — заорал Тыцл и бросился к нему. — Ента ж калитка загребучая сейчас тут всё

разнесёт! Стой!

Вся комната теперь сияла радугой, исходящей от Шапки-Невредимки, и сияние это

усиливалось, казалось, пропорционально излитой нашим промокшим туристом из себя мочи.

Подземелец с вытянутыми руками влетел в коридор, в мгновение ока прыгнул к найдёнышу, но

схватил лишь воздух. Дример растворился на глазах у изумлённого Тыцла в радужном

разноцветии, оставив после себя лишь подобие висящего над полом светового круга. Последней,

вспыхнув новогодней хлопушкой, исчезла Шапка-Невредимка, издав на прощание нечто вроде

«Ёу!».

Думы мои — судороги…

Загрибука, едва переступив порог, оказался в полной темноте и судорожно стал шарить по

стене в надежде нащупать выключатель. Его загребущая длань скребла штукатурку, попадая то по

каким-то вывешенным вымпелам, то по бумажным листкам, приколотым булавками к шершавой

грязюке.

— Иб ту ю мэ мэ! — заорал Загрибука, когда торчащая из стены иголка воткнулась ему в

ладонь. Он аж присел от боли, прислонившись к невидимому косяку двери, в которую только что

13

0

вошёл. Лизнув руку, сморщился. Внезапно, не удержав равновесия, Загрибука пошатнулся, сидя

на корточках, и прислонился локтём к стене над самым полом.

— Чпэньг! — сказал невидимый выключатель под тяжестью руки, и вспыхнул свет.

Нет, он не зажёгся, а именно вспыхнул сотней ламп дневного света. Загрибыч хлопал глазами в

полном ауте. Перед ним был огромный подземный зал с полукруглым потолком. Слепящие

трубчатые лампы освещали его сверху так, что можно было сосчитать всех блох на Башкирском

Коте, будь он сейчас здесь. Пол был выложен мраморными плитами. Загрибука сидел у торцовой

стены этого зала. Обернувшись, он увидел за своей спиной серую железную дверь с

предупреждающей жёлтой табличкой, которая гласила на тюркском: «Токта, кэзэрлэ дуслар!» Что

можно вольно перевести как «Кранты всему фильму, уважаемые телезрители».

Посидев немного, привыкая к обстановке, Загрибука унял судорожное дыхание, встал и

оглядел себя.

— Катет мне в гипотенузу! Это ж я! — Он с радостью обнаружил, что опять стал тем самым

милым загребущим Загрибукой, каким и покинул когда-то Лес. Бурая короткая шерсть клочками.

Розовый нос на месте. И даже хвостик был тут как тут.

— Мррр-мррр-мррр! — погладил Загрибыч довольно свою шёрстку, и настроение его сразу

улучшилось, уши затрепетали. — Всё-таки так лучше и привычнее! Спасибки немереное!

Он смело зашагал в направлении противоположного конца зала. По пути завернув к боковой,

выложенной крупным кафелем стене, глянул, что там. Увидел большие канавки, и в них лежали