12
3
Дример, скривив физиономию, ткнул «бычок» в землю и поднялся на ноги. Голова кружилась.
— Растудыть твою налево! Точно брошу! Дай только выбраться! Ну, Стрелочник, ну, погоди!
Он схватил в охапку тапочки, полотенце и босым решительно подошёл к месту, где
предположительно под толщей воды начиналась тропа. Постоял. Подождал. Ничего не
происходило. Водопад ревел пуще прежнего.
— Да уж, можно было и догадаться, что просто не будет! — процедил сквозь зубы Дример.
«Словно мячик по комнатам скачет… Одну по касательной пройдёт… Другую по всей полной
гипотенузе…» — вдруг зазвучало в памяти Дримера.
— Хе! — только и протянул он, вздохнул глубоко, так же глубоко выдохнул и встал
наизготовку. — Не боись, Белочкин, нас холодным душем не остановишь! Стало быть, алга!
А ждать-то пришлось и недолго. Грохот стал неожиданно и резко стихать.
— Да хранит нас всех великий Тутытам! — тихо сказал Дример и присел в низком старте. И
как только поток оборвался, он, не раздумывая, бросился бежать по тропинке, пересекая водопад.
Босыми ногами бежать было легче, но тапки и полотенце под мышкой всё время норовили
освободиться, получив права на независимость. Дример цеплялся за выбоины в скале. Тропа была
мокрая и скользкая. Не пройдя и половины пути, братец понял, что выдыхается от
взбудораженных нервов и чрезмерного психического напрягу. Он исподлобья поглядывал вверх,
на край скалы, в страхе ожидая услышать нарастающий рокот, и быстро перебирал ногами,
смешно плюхая пятками в мелких лужицах.
— Уху-ху! — говорил Дример, подбадривая себя.
— Йе-хо-хо! — кричал он, видя, как приближается противоположный край берега.
— Шкындыр-Бындыр, Шкындыр-Бындыр-быр! — запел братец буддистскую песенку про
отрезанный от мира дацан Чонгья Чампу, и тут лихое накликалось. Огромный поток появился
внезапно, завис горой над верхним краем пропасти и сорвался вниз.
— Дык шоб тебя! — только и успел крикнуть Дример, не добежавший до спасительного берега
пары десятков шагов и смываемый тута же срочно прописанными водными процедурами.
Дуцл и Тыцл. Ёу
— Ох-х-х…
— Гляди сюды, Тыцл, наш олимпиец в себя всплыл!
— Ихдея… Ихдея… И хгде я нахожусь? — Черепная коробка у Дримера трещала внутри
мозгоедами-кузнечиками.
Он поднял голову с пола, где лежал ничком на сырой земле. Дримера колотило, ибо он был
мокрый напрочь.
12
4
— Налей-ка, Тыцл, ему бражки-простоквашки! А то он, гляди туды, вибрирует, словно
пейджер, не ровён час землетрясучку взбудоражит!
Скрипучее хихикание было, судя по всему, ответом Тыцла, ибо Дример ничегошеньки не
видел. Темно было округом, как в шкафу дедушки Мытута. Дример пытался срочно что-нибудь
узреть и пыжил зрение.
— Ща попривыкнешь, — скрипнул Дуцл. — Глаза не лупи, вывалятся. Тыцл, сгоняй за
бражкой, а то спортсмен наш озяб после рекордов!
— Ёу, брат, не вопрос, — отозвался Тыцл, и его шаги стихли где-то в гулком коридоре.
Едва Дример сел на полу, как темень и впрямь прояснилась, и его взору предстала масенькая
жилплощадь типа фронтовой землянки, три шага на два. У земляной же стены покрывался
плесенью крошечный, под стать жилым метрам, стол. На столе стоял видавший прошлую югу
чайник с подтёками и царапульками, две железные детсадовские кружечки с облупленными
эмалевыми мишками на боках и берестяной коробок. Рядышком со столом сидел на табурете
Дуцл. И глядя на него, Дример понял, почему всё такое масюсенькое. Чай, Дуцл этот был сам не
семи футов над килем. Росту в нём было, что в ребятне малой. Да и вообще он смахивал на
обычного неблагополучного подростка. Обветшалая кенгуруха, бывшая, видать, когда-то тёмно-
зелёной али тёмно-синей. Серо-буро-болотные широкие штаны, замызганные землёй и
блестевшие жировыми пятнами. Ботиночки сиротско-детдомовские на шнуровочке. Узкие
мальчишечьи плечи, несуразно малые ручонки, уши врастопырку из-под полинялой бейсболки с
давно не читаемой надписью, засаленные короткие дреды с застрявшими в них крошками и
соринками. И почему-то Дример сразу представил Дуцла верхом на велосипеде марки «дутик».
Одно не сходилось. Голова у подземельца сидела на шее несоразмерно большая, а на ней
вырисовывалась ещё та паспортная физиономия. Лицо у Дуцла глючилось одновременно детским