Слякоть

— Я прошу, умоляю вас… Не трогайте детей. — Голос Оксаны застревал во внутренностях, выходил наружу хриплыми стонами. Она понимала, что говорит в пустоту,

но не могла иначе. — Забирайте меня, что хотите делайте. Но их оставьте в покое.

Клим к ней даже не обернулся. Он подпилил ноготь, ковырнул заусенец и продолжил, глядя на Макара:

— Без уха ведь тоже все слышно. Сдалось оно ему. Может, новое потом вырастет.

Макар посмотрел на Ромку и подмигнул. Хлопнул по свободному стулу, приглашая. Оксана не могла отпустить сына, не могла разжать пальцы. Она знала, что если

сейчас Ромка сядет между этими психами, то она его потеряет.

— Давай, малой, не телись, нахер. Отлипни уже от мамкиной сиськи. Когда еще деревенского самогона попробуешь?

— Прошу… — взмолилась Оксана. — Будьте людьми.

Клим почесал переносицу, подошел к дивану и взял Ромку за ухо.

— Тихо, тихо, хозяйка, не дергайся. А то ведь рубану ненароком.

Маленький кулачок выскользнул из руки Оксаны, а вместе с ним частичка чего-то большого и важного. Будто из любимой семейной фотографии выдрали кусок.

— Мам…

— Все хорошо, милый. Ты только не бойся, я здесь, рядом.

Ромка заменил за столом Батю. Он глотал слезы, дрожащими ладошками поднимал кружку и прикладывался губами к самогону. Когда Клим заставил его сделать несколько

больших глотков, Ромку вырвало.

— Злючий самогон в этот раз, ага, — сказал Макар, стуча Ромку по спине. — Горло продирает, дай бог.

Злючий… Эти двое как будто не чувствовали градуса, не пьянели совсем. Самогон их только раззадоривал. Делал злее.

Злилась и стихия. Раскаты грома походили на серию взрывов, от которых дом содрогался до самого фундамента. В печной трубе выл ветер. Черные окна вспыхивали

багровым заревом, будто снаружи бушевал пожар.

Опрокинув очередную кружку, Клим бахнул кулаком по столу.

— Ладно, хорошо разогрелись, добро. Можно и жениться.

— Давно пора, нахер.

Оксане было плевать на себя. Она могла вытерпеть что угодно, последние месяцы брака научили ее этому. Но неспособность защитить детей сводила с ума. Она

надеялась, что их отпустят, что ублюдки возьмут свое и исчезнут из их жизни. Но в глубине души Оксана понимала: их не выпустят из проклятого дома. И это

она привезла детей сюда.

— Чтобы все по-честному, — проговорил Клим, — пусть невест малой выбирает.

Макар, не сводя взора с Лизы, снял бушлат и достал из кармана складной нож. Блеснуло лезвие. Он присел к невестам, диван под его тяжестью едва не развалился.

— Только чтоб, нахер, без сюрпризов. Дольше проживете.

Клим, напротив, нож отложил и слепил из ладони Ромки кулак с отставленным указательным пальцем.

— Мне выберем. Знаешь считалки? Давай любую.

У Оксаны плыло перед глазами, будто она смотрела на детей сквозь мутное стекло. Указательный палец Ромки между лапищ Клима казался зубочисткой. Лиза кивнула

брату, давая молчаливое согласие. Палец уперся в нее.

— Эни, — сказал Клим, так и не дождавшись ничего от Ромки.

Палец указал на Оксану.

— Бени.

Ромка, повинуясь бородатому кукловоду, переводил палец с мамы на сестру, с сестры на маму. Влево — вправо, вправо — влево. Рики — таки, буль — буль — буль,

караки — шмаки.

— Эус… Дэус… — Клим говорил медленно, словно надеялся, что Ромка подключится хотя бы к финалу. — Краснодэус...

Макар ударил по дивану и усмехнулся.

— Бац.

Выбор, конечно же, пал на Лизу.

Клим распрямился, хрустнул суставами и подошел к окну. Открыл его, запуская в дом ночь, и втянул ноздрями воздух.

— Так получше. А то развозить начинает. — Он обернулся к дивану. — Ну что, малая, пойдем на коленки.

Клим вернулся на свое место рядом с Ромкой, выпил. Макар взял Лизу за волосы и сдернул с дивана.

— Вали куда сказали, шлюха московская.

Лиза подходила короткими, внимательными шажками — будто по льду пробиралась. Клим не смотрел на нее, уплетая колбасу, утаскивая в рот добычу змеиным своим

языком. Он изучал трещины в столешнице и рассуждал:

— Видал, Макар, ситуация? Такая невеста у меня, а все одно хочется малому ухо отрезать.

Макар засмеялся, обдавая Оксану кислым дыханием. Он запихнул нож ей под футболку и медленно срезал лифчик. В брюхе у него клокотало, словно желудок исполнял

извращенный свадебный марш.

Клим чуть отодвинулся на стуле и наконец поднял глаза к Лизе.

— Вот я и думаю. Резать? Или не резать?

Лиза была умной девочкой. Она опустилась ему на колени — на самый кончик, подальше от туловища. Но Клим сгреб ее в охапку и усадил между ног, уткнувшись

пахом в стройный зад.

— Сиди, как на папке, — сказал он, расстегивая пуговицы ее рубашки, прижимаясь к спине, вдыхая запах волос. — Папка так никогда не делал? Не принято у

вас, городских?

Оксана мечтала ослепнуть, только бы не смотреть на то, как Клим спускает с ее дочери джинсы, до колен стягивает трусики. Сидящий рядом с ними Ромка застыл

каменным изваянием, уставившись в одну точку. Туда, где ночь несмело переваливалась через подоконник. Ромка был сильным. А вот Оксана не могла даже зажмуриться,

не то что отвести взгляд. Макар кряхтел возле нее, щупал и мял соски, целовал и покусывал, но она его почти не замечала.