Слёзы навий

Сумасшествие. Или нет, не она. Тала сумасшедшая? «Не старообрядцы», — Ника сказала. Аглая и сама теперь это видит. Уж ей — то не знать. Бабушка жила в глубинке, в тайге. И Аглая даже ездила к ней летом на каникулы. Хорошая была бабушка. А какие песни пела:

«То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит,

То мое сердечко стонет, как осенний лист дрожит…»

Хорошо пела. Даже сейчас, через столько лет, едва вспомнила, донесся в воспоминания ее чудный, слегка подрагивающий в грустном напеве голос. Долго Аглая приходила в себя, узнав о смерти бабушки. Но и в последний путь ушла та с чистой душой и светлым разумом.

А что здесь творится?

Пугающий старик — карлик несет чушь. Тала говорит словами вроде и понятными, а вызывающими страх. Аглая не хотела ее понимать. Перед глазами вставала Ника с глубокой тоской в глазах. «Нет больше дома. Некуда возвращаться!» От всего этого хотелось спрятаться, убежать. И все равно, что не знает, в какой они стороне. Где — то да есть дорога. Найдут тропу! Вернутся домой!

— Тала, — осторожно начала Аглая. — Мне бы выйти.

Тала вернулась к столу, опустилась на скамью. Собрала осколки чаши.

— Выйдешь, погодь немного. Позже не захочешь, а уходить придется. Глава вас в поселении не оставит. Опасно. Стражи не сунутся, слишком далеко ушли от грани, а вот соглядатаи коли узнают… Отдохни, силы тебе понадобятся.

— Да я вроде и так наотдыхалась. — Аглая резко поднялась, скинула ноги с кровати и встала. Ступни тут же запутались в длинной рубахе. Голова пошла кругом, комната пошатнулась, в горле встал тошнотворный комок. Аглая ухватилась дрожащей рукой за спинку кровати и села обратно. Тело бросило в жар, лоб и щеки заблестели от выступившего пота.

Тала участливо покачала головой.

— Обожди малехо, там и сил поболя будет.

Она посмотрела в разбитую чащу. Отставила ее на подоконник, сама полезла в полку на стене. Достала широкую кружку, кинула травок из разных мешочков и вышла.

Вернулась быстро, кружка парила.

— Выпей! — протянула хозяйка варево. Аглая с сомнением глянула на густую зеленую жидкость.

— Надо. — Тала сунула кружку под самые губы. Носа достиг неприятный запах прогорклой прелости.

«Не хочу!» — завопил желудок и болезненно сжался.

Но силы Аглае нужны были. Она заткнула нос и сделала несколько больших глотков. Гадость. Редкостная. Аглая с усилием сделала еще глоток и с удивлением посмотрела на хозяйку. Дрожь, как и жар, отступили. Круговорот в голове прекратился, сменившись сонным отупением.

— Вот видишь, хорошо, — проворковала Тала и улыбнулась. Хотя в последнем Аглая не была уверена. В сознании, неумолимо завлекаемом в дремоту, все поплыло. — Отдохни, мила — я!

— Отдохну и пойду. Домой мне нужно, — вяло пробормотала Аглая, закрывая отяжелевшие веки. Теплые руки, пахнущие травами, аккуратно положили ее в кровать, укрыли одеялом.

— Пойдешь, обязательно пойдешь, — с горечью прошептала Тала, отходя от кровати. Взяла с подоконника осколки чаши с остатками зелья, глянула в них: темный путь, светлый путь, путаная дорога, все сплелось, размылось, осколками покрылось. Долгая у тебя дорога, мила — я! А уж тяжелая…

Глава 3

Громко, испуганно кудахтали куры. Возмущенно кричал петух. И где — то на разрыв брехал пес. Весь этот гвалт перекрывался вороньим карканьем.

В открытое окно тянуло вечерней прохладцей.

Аглая поднялась. Сил от отвратительного на вкус варева и правда прибавилось. Немного кружилась голова. Но ноги ступали твердо. Да и руки не дрожали, не покрывалось испариной тело от малейшего усилия.

Аглая прошла к окну.

Зеленый дворик, за деревцами невысокий штакетник. Деревянные домики под соломенными крышами. На изгороди тройка кур и петух, голосивший на всю округу.

— Пустоголовы! — беззлобно прокомментировала Аглая, переводя взгляд к калитке. К ней вела вытоптанная тропинка. В паре шагов от нее коричневый пес с толстой цепью на плешивой шее. Он хрипло потявкивал, задрав голову в небо. Аглая проследила за поднятой мордой. Синее небо с легкой краснотой уходящего солнца разбавлялось кружащими силуэтами ворон. Воронья было много. Очень много. Они сидели на верхушках далеких елей. И на ближних штакетниках. На соломенных крышах.

— Кар — р — р! — гулко, злобно разносилось по округе.

— Ау — у — у! — затягивал в унисон старый пес.

Тревожно хлопали крыльями взъерошенные куры. И только петух тряс гребнем, семенил лапами по изгороди, и голос его звонко разбавлял карканье. Он будто пытался разогнать воронье. Выворачивал голову, посматривал глазом вверх, настукивал шпорами. В ответ ему звонко разносилось пение другого поселкового петуха. И они вторили друг другу. И еще один голос вплетался, совсем издалека. Да куда там паре — тройке петухов против такой стаи. Воронье даже не смотрело в их сторону.

— Кар — р — р!

Аглая отступила от окна. Жутко. Не то от собачьего воя, не то от вороньего крика. А может, от всего разом. И маетно как — то.