Слева от Африки

Зачем я позвонила, повторяла она, зачем я позвонила. Господи, зачем, что делать, это так неожиданно и страшно, он не перезвонит, он рассердился, впервые рассердился на меня, неожиданно, сильно, на ровном месте. Я позвонила не вовремя, неуместно, он был не рад мне, оказывается, он может и не радоваться мне, он поставил меня на место, потому что кто я действительно и зачем ему нужна, я придумала все себе, я поверила в него и в дракона, нет никакого дракона, и этого городка в мальвах и георгинах тоже нет, и того человека, который тепло и влажно дышал мне в висок теплой летней ночью, нет и никогда не было, вместо него есть другой, которого я не знаю, а ведь думала, что уже знаю…

Надя сидела на полу, прислонившись спиной к дивану, и ей очень хотелось пить. Но встать и пойти на кухню она не могла. Она не могла себя поднять – ни усилием воли, ни усилием мышц. И тут позвонила Нино – как почувствовала что-то.

– Послушай, – сказала Нино, выслушав Надино закольцованное «зачем я позвонила», – послушай, мать, ведь ничего не произошло. Абсолютно ничего. Просто попала под горячую руку. Уверяю тебя, такое случается.

– Он больше не позвонит, – сказала Надя. – Никогда.

Нино молчала.

– Он больше не позвонит, – повторила Надя.

– А если и так? – вдруг согласилась Нино, и Надя зажмурилась. – Если и так? Что, умирать теперь?

– Я позвоню ему завтра, – сказала Надя. – Проведу завтра интервью с кандидатом и позвоню. Сама.

– С кандидатом в президенты? – неудачно пошутила Нино.

– С кандидатом в управляющие филиала агрохолдинга. И позвоню.

– Так, – сказала Нино. – Бери такси и дуй ко мне. Я иду за коньяком.

Надю ждал не только коньяк, но и накрытый с грузинским размахом стол – долма, чахохбили, лобиани, ачма и дымящийся шашлык.

– Мы в прекрасном мире живем, моя курочка, – сказала Нино и крепко обняла Надю. – Все привозят в любое время суток. Обожаю. И за это мой первый тост. За этот прекрасный заботливый мир.

Надя выпила первый бокал залпом и попросила налить еще. И заплакала.

– Ешь, – приказала Нино. – Ешь мясо. И пхали. И бажи. Вот я тебе бажи сейчас на хлеб намажу. Баааажи на хлеб намааажу… Бажи лечит душу, чтоб ты знала. И веточку кинзы сверху. Кинза тоже лечит. И мясо я тебе порежу маленькими кусочками. Ешь, любимая. Жизнь – боль. Плачь и ешь, одно другому не мешает.

После третьего тоста, который был за Илона Маска, создателя электромобиля, Нино заметила:

– Несоразмерная реакция.

Надя ела бажи чайной ложкой. Бажи действительно лечил, или ей просто хотелось в это верить.

– Несоразмерная реакция у тебя, – повторила Нино, – избыточная. Так могла бы реагировать пятнадцатилетняя дурочка с гормональной революцией в организме. Но ты взрослая женщина сорока лет и не дурочка. Хоть отворот делай, ей-богу.

– Я позвоню ему завтра, – сказала Надя.

– Выжди три дня, – посоветовала Нино и наполнила бокалы вновь. – Лучше четыре. Успокойся. И он пусть успокоится, если он вообще о чем-то волновался. Везде, где появляется сверхценность, все рвется по швам в итоге и летит к черту. Ты сделала из него сверхценность, а он просто мужик предпенсионного возраста и, похоже, со странностями. И вся эта психофизиологическая композиция меня очень беспокоит.

– Ты права, – сказала Надя. – Через три дня.

Нино резала для Нади мясо маленькими кусочками. Отложила нож, налила и выпила рюмку коньяку в одиночку, не призывая Надю в компанию, сказала, жуя веточку кинзы:

– Жизнь только и говорит нам, что зарекаться не стоит, все пытается с регулярностью курьерского поезда донести до нас эту простую мысль, но мы, конечно, не слышим, не слышим…

Марк

Зоя приехала спустя два с половиной часа после своего звонка, совсем ночью, одарила полусонных детей Марка французскими сувенирами и влетела к нему на второй этаж.

Он увидел ее, сияющую и благоухающую, и понял, что он все скажет ей завтра. Потому что у него сегодня нет сил.

Зоя стремительно высвобождалась из невесомых одежд.

– У меня нет сил, – сказал Марк чистую правду, – я отвратительно себя чувствую.

– Да бог с тобой, дорогой, – легко засмеялась Зоя, – я сейчас рухну рядом и засну.

Так она и сделала – уже через минуту спала, перекинув через него свою длинную ногу, разговаривала и смеялась во сне. Марк не заснул вообще, и наутро его мутило, будто с похмелья, хотя не пил он уже сто лет, а вот лучше бы напился вчера, чем бесконечно прокручивать в голове фразы будущего разговора – одну глупее другой.

Утром к Пашке прибежала Танька и заставила друга фотографировать их с Зоей и так и эдак. Таньке тоже достался подарок – розовый чехол для телефона, и они с Пашкой унеслись со двора с деньгами на пиццу, выданными Пашке заботливой будущей бабушкой. Я ничего не имею против, чтобы ты, малыш, называл меня бабушкой – веселилась тридцативосьмилетняя звезда кинематографа, взбивала в блендере ягодный смузи, жевала какой-то невообразимо душистый нормандский камамбер и периодически гладила Марка по голове.

– Какие у тебя волосы! – восхищалась она.

– Какие? – тупо спрашивал Марк.

– Мягкие, теплые…

– Пойдем в ресторан, – решился Марк.