Слева от Африки

Его разбудила птица. Еще все молчало, еще травы и деревья, оторвавшись от земли, плавали в белом тумане, и только безумная сойка вдруг взвилась над поляной с криком – исчезала и снова появлялась. Может, что-то случилось с ее гнездом, или похитили птенца, или у птиц тоже бывают ночные кошмары, полусонно думал Марк, пока сойка носилась прямо над его головой. Лес и луг проснулись, все зашелестело, зажужжало и запело. Перед глазами Марка качался стебель с каплей росы на конце травинки. Он сел, потер лицо, нашел воду в рюкзаке и сделал глоток.

– Так, – сказал он себе. – Очень хорошо.

Ничего так не хотелось ему в детстве, как найти тоннель в другой мир. Не в какой-то абстрактный и неизвестный другой, а в свой собственный. И даже повзрослев, более-менее благополучно миновав подростковый период, он не потерял ни самой остроты этого желания, ни острой горечи от его неосуществимости. Однажды это уже получилось. Но тогда он был не один, их было несколько – людей, которые неожиданно, одновременно, опираясь лишь на нечеловеческую совместную волю и желание выйти за границу понимаемого, вывалились в иное – каждый в свое. Двое остались в другом мире, один – близкий друг и главный собеседник, вернувшись с ним сюда, через пять лет уехал в Индию, и с тех пор нет с ним никакой связи. Решительно никакой.

Марк разделся. Вокруг не было ни души, и он был уверен, что никто сюда не забредает, разве что случайно, и поэтому маловероятно, что посторонний глаз с удивлением и живым интересом обнаружит голого пятидесятипятилетнего мужика среди луговых трав. Голого и в очках.

Он усмехнулся, снял очки, и все вокруг стало слегка смазанным, акварельным, отчего и луг, и поле, и стена леса как бы отслоились от реальности и, плавно покачиваясь, принялись дрейфовать в сторону медленного рассветного детского сна, когда ты слышишь мамин голос из летней кухни, звон посуды и лай собаки, но в то же самое время передвигаешься в своем собственном мире, скользишь по траве и летаешь невысоко над землей, и – море, обязательно море на каком-то участке пути. Чудо картезианского сна, знакомого Марку с детства, милосердно вернулось к нему на окраине маленького города, на границе луга и леса, утром первого июля 2013 года.

Ему уже приходилось потом много раз отвечать на вопросы «Как ты это сделал?» и «Что ты при этом чувствовал?» и на множество других, откровенно нелепых по звучанию, но необходимых для понимания вопросов. После ему придется путем нечеловеческого усилия рационализировать чудо, и это будет во сто крат сложнее, чем само действие, которое он осуществил в то лето, сделал то, на что уже не надеялся, – он построил себе мир, в который впоследствии мог уйти, чтобы не умереть. И каждый день, при желании, мог уходить, чтобы не умирать. Ибо время там было иное, и совершенно иные горизонты, и дороги, о которых ничего нельзя сказать заранее, потому что неизвестно, что там, за поворотом, – вот такие дороги ждали его.

Как ты сейчас это сделал, Марк?

А вот так.

Если есть архитектура пространства, то должна быть и архитектура времени. Где, как не в воображении архитектора, родился, например, католический храм с пилонами и вытянутыми кверху окнами и с длинной, длиною в жизнь, дорогой к алтарю? Земная вертикаль пространства, пересекающаяся с горизонталью человеческого времени, под определенным, специальным углом зрения превращается в устремленную вверх ось божественного времени, жестко противопоставленную поверхности Земли.

Если встать в ортогональ к поверхности и ощутить, как сквозь тебя движется и устремляется вверх основное время, ты получаешь весь набор инструментов для строительства – все возможные пространства и все возможные времена. Стой, создавая раскрытый на 45 градусов циркуль, крепко стой босыми ногами на земле – так ты можешь построить дугу, прочную, как китовый ус, а потом, сдвинувшись по оси на десять градусов от первоначального своего положения – еще одну дугу.