Слепой. Выстрелы в темноте

Его внимание привлекло другое – несколько темных пятнышек на полу. Правая рука Плаща неподвижно лежала на столе, левая, по-видимому, покоилась на колене – ее не было видно. Неожиданно к пятнышкам на полу добавилось еще одно, блеснув свежестью. Тут Бубен понял: шеф снова загнал себе булавку под ноготь.

Привыкнуть к этому странному обычаю было невозможно. Плащ совершал его редко, и каждый раз на гладком и бледном его лице с тяжелыми, каменными чертами ничего не отражалось. Боль он, конечно, чувствовал. Наверняка она призвана была подавить другое неприятное чувство. Впрочем, Бубен сомневался, что шеф считал себя виноватым перед Узбеком или перед Брателло. Скорее это было чувство досады на самого себя за то, что дело идет не гладко.

– Пускай ребята заглянут к Абросимовым, поинтересуются, как там голубчики.

* * *

Левитин чувствовал, что должен собрать двух своих добрых друзей, завсегдатаев ужинов с классической музыкой. Должен объявить им, что произошло: все они стали объектами скрытого наблюдения и изучения. Что может быть хуже – только разорение, захват в заложники или неизлечимая болезнь.

Как именно объявить, в какой мере откровенничать? Признаться, что все случилось в его доме, что его собственная жена тайком, без спросу общалась с неизвестным типом, дала понять яснее ясного, что ее можно использовать? Позорище!

Он решил поговорить с Генрихом и Юрой по отдельности. Сказать, что обнаружил «прослушку» в своем загородном доме и уверен в ее связи с делом Абросимова. Особые надежды он возлагал на Потапова. Как-никак работает в правительстве – не министр, но важное лицо.

Пусть замолвит словечко, пусть пожалуется, как нормальных людей прессуют ни за что ни про что. Фактически по единственной причине: имели несчастье быть с похищенным в хороших отношениях.

– А ты уверен, что «жучок» недавно поставили?

Потапов смотрел в упор своими выпуклыми, светлыми до полной бесцветности глазами. Впервые Михаил отдал себе отчет – именно эти глаза мешали в полной мере сблизиться с Потаповым. Даже тогда, когда Юра еще не заседал в правительстве, этот взгляд будто воздвигал преграду. Не толстое стекло, скорее эластичная прозрачная пленка, способная растянуться, податься туда или сюда, но ни в коем случае не порваться, не лопнуть.

– Сто пудов.

– Какие мысли по поводу? Могли к тебе пролезть?

Левитин задержался с ответом, и Потапов уже задал следующий вопрос:

– Или гости твои тебе удружили? А может, охранники?

– Погоди, не так быстро.

Придуманная версия оказалась на деле совсем не такой удобной, Левитин все равно выглядел виноватым.

– Домашние? – в голосе Потапова чувствовалось раздражение.

– Какие к черту домашние? Совсем уже рехнулся?

Потапов по-прежнему смотрел на друга в упор, но тому теперь казалось, что взгляд направлен не на его лицо, а дальше, будто сквозь.

– Сейчас задача не искать крайнего. Надо, чтобы от нас отвязались. Всегдашняя милицейская история: расследование стопорится, а значит, надо плотней пощупать того, кто рядом, – авось удастся отыскать нечто более приятное, чем штуковина между ног.

– Каждый ищет свое, – пробормотал Потапов, пожевывая нижнюю губу.

– Можешь провентилировать вопрос?

– Я много чего могу. Между нами, мальчиками: ты в Катерине своей уверен?

Потаповская прозорливость потрясла Левитина. Но он обязан был сохранять хорошую мину при плохой игре.

– Как тебе только в голову пришло! Могу задать встречный вопрос насчет твоей собственной половины. Жена твоя, между прочим, тоже появлялась в доме.

– Я бы не оскорбился. Я бы просто сказал, что это маловероятно.

– А Катя почему вероятна? – озлобился Левитин.

– Ты видел ее состояние? Видел, как она на всех смотрела? С ужасом.

– Что ты городишь? Может, она не была мила и радушна, как в благополучные времена. Но причина очевидна. Я тоже сидел как на иголках и уже через полчаса нашей трапезы пожалел…

Будучи человеком вежливым, Левитин не стал досказывать до конца, что пожалел о приглашении. Собеседник и так его понял.

– Не путай боб с горохом. Ты просто пребывал в депрессии, как и все остальные. А она смотрела на нас как на прокаженных.

– Извини, пожалуйста, но кто тебе присвоил полномочия давать оценки, делать выводы? Я тоже могу развить насчет тебя или твоей жены далеко идущие предположения.

– Кто к кому сейчас пришел? Правильно: ты ко мне.

– Значит, не надо было, – Левитин поднялся уходить.

– Сядь, – неожиданно жестко потребовал Потапов. – Я еще не сказал самого главного. Можешь меня поправить, но, по-моему, никакого «жучка» просто не было, в противном случае ты бы притащил его сейчас в клюве.

«Что за чертовщина? Будто на лбу буквы проступают», – Левитин машинально коснулся рукой холодного влажного виска.

– Не переходи границ, Юра. Или ты сознательно решил со мной поссориться? Тогда валяй.

– Голову даю на отсечение: случилось то, да не то. Ты испугался последствий и прибежал. Я не прав? Тогда поехали, покажешь мне «жучок». Я передам его знающим людям – возможно, они сделают какие-то выводы.

Левитин презрительно улыбнулся: