Слепой. Выстрелы в темноте

Глеб не почувствовал особого подтекста ни в молчании, ни в разговорах. Но женскому чутью в таких вопросах он склонен был доверять.

– Вот вы… Неспроста ведь вы проникли в дом с риском, что вас выведут на чистую воду.

– В порядке вещей интересоваться кругом знакомых потерпевшего.

– Уже интересовались, приезжали с допросом. И меня в том числе теребили.

– Теребят, когда вызывают к себе. А к вашему статусу госпожи Левитиной отнеслись с большим уважением.

– Спасибо за комплимент, я и сама из себя кое-что представляю.

– Вопросы у меня, наверное, будут похожими. Пересекались ваши мужчины по бизнесу? Были у них какие-то общие идеи, проекты?

– Точно знаю, что нет. Они ценили именно это: отсутствие общих дел. Иначе любой разговор рано или поздно перерастает в рабочий.

– У них, значит, было по-другому?

– Они взяли за правило даже вскользь не упоминать о бизнесе.

– Услуги друг другу наверняка оказывали? У каждого были большие возможности.

– Может, и оказывали, я ничего об этом не знаю. Хотя нет: Гена, к примеру, помогал поселить Юриного знакомого в лучшем гостиничном номере на весь Киев. Мой муж пару раз консультировал Никиту по части надежности французских банков.

– Французских банков? Там хранились личные средства Абросимова или активы компании?

– Как же, стал бы Никита говорить об этом во всеуслышание. Вы не представляете, до какой степени он был скрытным. Тьфу, типун мне на язык, – не был, а есть.

– Действительно важное уточнение.

Говоря о своих знакомых, Катя не вываливала все без разбору. Давала скупые характеристики, ни о ком не отзываясь плохо.

Потапов, по ее словам, поскучнел после перехода в правительство. Раньше мог запросто рассказать соленый анекдот, давал остроумные и нелестные характеристики заметным государственным деятелям. Теперь внимательнее стал относиться к своим словам, даже движения его замедлились, стали более плавными.

Жена Потапова раньше жаловалась втихую, что он временами достает ее своей ревностью. Доступ к власти затушевал и эту его яркую черту – возможно, ревность была просто внешним проявлением не до конца удовлетворенных амбиций. Впрочем, Вера не давала и не дает для подозрений ни малейшего повода.

Гена и его жена, как всякие восточные люди, зациклены на трех своих детях. Пока младшему не исполнилось десять, Рузанна даже не хотела его оставлять ни на минуту, брала с собой – ребенок играл со своими машинками в стороне от взрослых. Отец и мать постоянно подходили к нему, хотя он вовсе не скучал и не чувствовал себя брошенным.

Абросимовы вели себя светски нейтрально. Говорили о еде, погоде, Ольга – еще и о личных увлечениях, растениях и абстрактной скульптуре. Казалось, с кем угодно могут случиться неприятности, но только не с ними.

О себе и своем муже Катя по понятным причинам не распространялась. Главное, что понял Глеб, – все музыкальные вечера происходили именно в загородном доме Левитиных.

– Кто вам меньше других вчера понравился? Может быть, чья-то фраза – я ведь многого не слышал.

– Мне никто вчера не понравился. И я сама себе тоже.

– Кто-нибудь из мужчин входил в контакт с Андреем Абросимовым, предлагал помощь?

– Входили, предлагали. Но насколько я поняла, чисто формально. Андрей сказал, что пока справляется сам. Ну и ладно – ни один не стал настаивать, не стал предлагать от себя ничего конкретного.

Сиверов так и не смог получить от Кати ни одной зацепки. Он так и не понял, что заставило ее послать вчера «на перехват» вооруженного охранника, потом выскочить самой, а сегодня приехать, как договаривались, на встречу. Неужели только «гнетущая атмосфера»? Возможно, сам Левитин заметил среди музыкантов ряженого и решил именно таким способом выведать его намерения.

* * *

Минивэн остановили для досмотра…

Абросимов сидел в двухсотлитровой бочке. Его не просто закрыли крышкой – сверху в бочку вставили корыто, точно подогнанное по диаметру и, судя по запаху, заполненное солидолом. При досмотре предполагалось объявить, что вся бочка целиком заполнена этой густой смазкой. Если бы кто-то решил проверить это обстоятельство, ему бы пришлось ковырнуть достаточно глубоко, чтобы обнаружить подлог.

Только-только Никита Анатольевич распрямился после подземного лаза, как ему снова пришлось скрючиться, да еще гораздо больше, чем в трубе. Вдобавок при езде бочка покачивалась из стороны в сторону.

Абросимову казалось, что она вот-вот накренится слишком сильно, упадет на бок, покатится, выбьет своей массой запертую на засов заднюю дверь минивэна и вывалится на дорогу, прямо под колеса какого-нибудь груженого, едущего следом КАМАЗа. Он подозревал, что жену и дочь впихнули в такие же бочки и они испытывают нечто подобное.

Минивэн то ускорялся, то тормозил, дорожное покрытие становилось то хуже, то лучше. Наконец машина остановилась. Сидя в бочке, Никита Анатольевич услышал, как равнодушный голос потребовал документы. Другой голос, знакомый и гораздо более близкий, предупредил заложников:

– Не шуршать. Расслышат – нам терять нечего. Мочим их и того, кто хрюкнул.

Никита Анатольевич услышал, как открывается задняя дверь.