Слепой. Обратной дороги нет

«Надо бы поделиться идеей с греками, – подумал Глеб, обводя биноклем линию горизонта. – Попросить Федора Филипповича, чтобы как-нибудь через МИД посоветовал им запустить в развалины хорошего племенного быка. Как он замычит да как выставит из-за камня рогатую башку! То-то будет сенсация! А еще можно устроить небольшую племенную ферму где-нибудь поближе к четвертому реактору Чернобыльской атомной станции и разводить там телят. Лет пять поэкспериментировать – глядишь, хоть один Минотавр да получится. И продать его грекам… ну, скажем, за миллиард евро. Да их конкуренты по туристическому бизнесу даже разориться до конца не успеют – раньше от зависти удавятся!»

С правого борта доносились утробные звуки, кашель, харканье и плеск, временами перекрывавшие даже шум судовой машины, – там Всеволод Витальевич кормил рыбок макаронами по-флотски и компотом из сухофруктов. Тошнило его регулярно, но он не менее регулярно съедал все, что клал ему в тарелку судовой кок Женя, – съедал, немедленно зеленел, покрывался холодной испариной и, обеими руками рот, с раздутыми до предела щеками и выпученными, красными, как у кролика, глазами пулей вылетал из-за стола. Команда «Донецка» к исходу вторых суток пути признала Всеволода Витальевича глубоко принципиальным человеком и с живым интересом наблюдала за его поединком с собственным желудком, заключая по ходу дела небольшие пари. Пока счет был ничейный, но ни один из противников не думал сдаваться: водитель упорно приучал свой строптивый пищеварительный тракт к морской качке, а тот не менее упорно отказывался к ней привыкать.

Но была в этой неизбывной сухопутности Всеволода Витальевича и хорошая сторона: оказалось, что его нежный организм в условиях морского путешествия столь же бурно и отрицательно реагирует на никотин. И теперь, закончив свои дела у борта (почему-то неизменно у правого) и вытирая тыльной стороной ладони красные, слезящиеся глаза, Паречин неизменно провозглашал: «Зато теперь, может, курить брошу. Это ж какая экономия!» При том что всем существующим в мире сортам сигарет Всеволод Витальевич предпочитал широко известную марку «чужие», Глеб сильно сомневался, что экономия, о которой шла речь, получится достойной упоминания.

Когда Всеволод Витальевич не блевал, не отходил после этого мучительного процесса, не ел и не спал, он лежал на своей койке в каюте и монотонно поносил кретинов, которые придумали отправить выставку морем, игнорируя факт существования прекрасных европейских дорог. Что до Глеба Сиверова, то он все эти дни просидел на крыше «мерседеса» с превосходным морским биноклем в руках, озирая горизонт и ожидая событий, которых, по его мнению, было не миновать.

Услышав знакомую реплику насчет отказа от курения и последовавшую сразу же, неизвестно к кому обращенную просьбу угостить сигареткой, Глеб понял, что очередная схватка с желудком и собственной жадностью завершилась полным поражением Всеволода Витальевича, и снова развернулся на сто восемьдесят градусов. Крит – слишком крупный и густонаселенный остров, расположенный к тому же на добрых пятьдесят километров дальше от побережья, чем Китира. А при том что от самой южной точки албанского побережья до той же Китиры будет километров четыреста пятьдесят по прямой, лишние полста верст для легкого катера – тоже расстояние…

Увидев вдали, у самого горизонта, две темные точки, Глеб покрутил колесико бинокля, настраивая резкость, а затем встал на крыше грузовика во весь рост, как будто это могло улучшить и без того прекрасную видимость.

Критское море – водоем достаточно оживленный. Его акваторию бороздит множество морских паромов, связывающих Крит с материком и другими островами Греческого архипелага; о яхтах же и прочих мелких суденышках говорить и вовсе не приходится. Но вид двух быстро увеличивающихся в размерах темных точек у северного горизонта почему-то вызвал у Глеба острое желание принять кое-какие подготовительные меры. Сиверов не привык противиться подобным желаниям: как правило, они возникали в результате проделанной огромной аналитической работы и практически всегда приходились как нельзя более кстати.

Посему он поспешно опустил бинокль, стал на колени и, нашарив в кармане полоску ключа, вставил ее в неприметное отверстие в металлической крыше полуприцепа. Запыленный лист выкрашенной в белый цвет жести, подбитый изнутри толстым, пористым слоем изолирующего вещества, легко вышел из пазов. Глеб отложил его в сторону и осмотрел содержимое мелкого, но достаточно вместительного тайника, выбирая нужный инструмент.