– Считается, что Светоносец будет гениальным цветомагом, – внезапно проговорила Тея, до этих пор державшаяся непривычно тихо. – Это будет воин, сметающий перед собой все препятствия. Еще в молодости он покажет свое величие; он будет совершать такое, что до него считали невозможным, и вернет нас на истинный путь. А Люцидоний даже не был хорошим извлекателем – да, он придумал, как изготавливать цветные линзы, но это вряд ли делает его гением, правда? Светоносец будет нас защищать. Он будет низвергать богов и убивать королей.
«Я убил одного короля». По спине Кипа пополз холодок.
– Никаких королей больше нет, – вмешался в их разговор паренек постарше. – Люцидоний убил последнего. И последних богов тоже.
– Это сделали люди Люцидония, а не он сам, – возразил Бен-хадад.
– Какая разница? – парировал парень. – Когда ты говоришь, что Цветной Владыка взял Гарристон, ты ведь не имеешь в виду, что он взял его своими пальцами? Ты даже не имеешь в виду, что он сделал это в одиночку. Ты говоришь о том, что это было сделано по его воле. Именно так…
– Дети! – окликнул их облаченный в черную рясу люксиат голосом, в котором сквозило отвращение. Кип подумал о том, как давно он слушает их разговор. – Вы повторяете полузабытые глупости ваших родителей и суеверный вздор непросвещенных. Отправляйтесь по своим лекциям! Я не потерплю вашего богохульства в этом святом месте. Убирайтесь!
Глава 34
– Это платье недостойно твоей красоты, – сказал Лив молодой человек, когда она вышла из складского помещения, которое делила с несколькими женщинами и их детьми, потерявшими свои гарристонские жилища. – И это жилье совсем не то, что подобает девушке с твоими талантами.
Он улыбнулся ей улыбкой человека, осознающего собственное великолепие:
– Я Зимун. Я буду твоим наставником.
Он и был бы великолепен, если бы его внешность не портил пластырь, целиком закрывавший нос, и синяки под глазами. На вид Зимуну было лет шестнадцать или семнадцать, как и самой Лив, – может быть, немного старше, а может быть, он просто держался так, будто он старше. У него были копна курчавых черных волос, орлиный нос, который из-за пластыря казался еще больше, широкий рот и безупречно белые блестящие зубы. Кожа аташийца, густые брови, светло-голубые глаза с радужкой, окруженной кольцами нескольких цветов. На нем была новенькая белая рубашка (у кого может найтись свежая рубашка сразу же после кровопролитного сражения?), поверх рукавов которой предплечья обхватывали многоцветные наручи – пять широких цветных полос на белом фоне. На его плечи был накинут блистающий чистотой плащ с таким же узором: черная мохнатая полоса, обозначавшая под-красный, далее красная, оранжевая, желтая и зеленая. Пятицветный полихром. Пятицветный!
Во всей Хромерии было, наверное, не больше двадцати пятицветных – ну, может быть, еще парочка пока что тренировалась. Если этот парень и держался самоуверенно, у него была на это причина.
«Невыносимо!»
– Тебя что, кто-то побил? – спросила Лив.
«Ах, как грубо!»
– Все еще хуже: мне заказали убийство, а я провалил задание. Мне разбили нос, а потом еще и здесь побили за неудачу, когда я вернулся. Между прочим, проплыв несколько сотен шагов в море, кишащем акулами!
Он улыбнулся.
– Ты шутишь!
– Если бы я шутил, это значило бы, что у меня ужасное чувство юмора. Что тут смешного?
– В смысле, ты серьезно?
– Надеюсь, в следующий раз у меня получится лучше. Пойдем, надо сменить эти тряп… это твое платье на что-нибудь более приличное.
Он был ее наставником, которого приставил к ней лично лорд Омнихром, так что Лив, пожав плечами, сочла нужным ему повиноваться. Вместе они пошли через город. Склад располагался неподалеку от Травертинового дворца – было безопаснее держаться поближе к солдатам. Одинокой женщине в военное время не следует ни на секунду терять бдительности.
Впрочем, идя следом за Зимуном, она заметила, что его одежда лучше, чем его доспехи.
– Что, неужели здесь так боятся цветомагов? – спросила она.
– Боятся? Нас здесь почитают! И это только справедливо, как по-твоему?
– Да, наверное…
– «Наверное»? Хм-м, теперь я понимаю, почему тебе понадобился наставник.
Это замечание прозвучало более чем снисходительно, и Лив оно вовсе не понравилось.