– В последние несколько лет вашими коллегами в Башне Разума была проделана впечатляющая работа касательно Великого Раскола и событий, последовавших за Деимахией – Войной Богов, хотя большинство нынешних ученых согласны в том, что это слово правильнее переводить как «Война
Глаза Кипа начали стекленеть. В речи люкслорда было попросту слишком много слов, которые он не понимал. Даже если бы грамматика действительно его интересовала, он при всем желании не смог бы следить за ходом мысли оратора. Потеряв нить, он принялся вместо этого разглядывать находящихся в помещении. Одна пожилая люксиатка в измятой черной рясе скорчила такую гримасу, словно жевала лимон. Несколько студентов постарше сидели с зачарованным видом, и Кип с ужасом подумал: «Неужели я тоже стану вот таким?» Конечно, Кип знал, что Хромерия – пристанище наук, однако он всегда считал, что речь идет о практическом знании!
От нечего делать он принялся рассматривать витражные мозаики, окаймлявшие все пространство над хорами. Вон сам Люцидоний, в белом облачении, с благостным видом, в окружении своих парийских воинов. Его кожа была на пару тонов светлее, чем у них. Интересно: Кип всегда считал, что он тоже был выходцем из Парии. Или, может быть, имелось в виду, что он не был своим даже для парийцев?
Внезапно Кипу представилось, какие яростные споры кипели, когда делались эти витражи, относительно того, какого именно оттенка была кожа Люцидония. Он знал, что парийцы заявляли на него свои права, а их главными конкурентами в этом вопросе были их соседи и соперники по богатству и могуществу, светлокожие рутгарцы. Чем темнее изображался Люцидоний, тем больше рутгарцы воспринимали это как оскорбление для себя.
И вот теперь, несмотря на то что витраж был сделан столетия спустя после смерти Люцидония, люди будут смотреть на эти окна и считать, что поскольку изображение древнее, оно должно соответствовать действительности.
«Потрясающе. Жалко, что нельзя знать это наверняка».
…О, черт! Это ведь в точности то самое, чем занимается тут этот старый пердун, разве не так? Пытается перевернуть мир, основываясь на значении одного слова, так же как Кип вообразил, будто мир может стать другим из-за кусочка цветного стекла!
Синий люкслорд опять понизил голос, и Кипу приходилось уже наклоняться вперед, чтобы его расслышать. Однако до него долетело одно слово, привлекшее его внимание: «Светоносец».
– …именно поэтому фигуру Светоносца следует понимать как метафору, обозначающую каждого из нас. Каждому из нас суждено нести свет в темные закоулки мира. И я не говорю о миссионерстве! Если религия варваров, живущих за Вратами Вечной ночи, их удовлетворяет, кто мы такие, чтобы менять их образ мыслей? Разве они не такие же дети Орхолама? Нет, нам следует принести свет в темные закоулки наших собственных жизней – проявлениями доброты и щедрости, добрыми словами в адрес других людей, неограниченной любовью. Светоносец – не тот, кто придет! Слушайте, о дети Ама: Светоносец – не один человек! Мы все здесь Светоносцы!
«И тут люксиаты, выпучив глаза, с воплями понеслись прочь из зала, чтобы омыться в молоке». Кип едва не расхохотался вслух, представив себе эту картину.
«Елки-палки, Кип, тебе надо лучше высыпаться!»
На кафедру взобрался верховный люксиат. Даже не взглянув на Клитоса Синего, он обратился к хору:
– В завершение я бы попросил вас спеть «Прости нас, Отец Света!»
Судя по всему, это было не то песнопение, которое планировалось. Ну что ж…
Впрочем, хор спел то, что требовалось, и спел превосходно. Когда последние звуки замолкли, все понемногу потянулись к выходу.
– Что это было? – спросил Кип у Бен-хадада.
– Дикая ложь прямиком из адской бездны, – ответил тот. Две девушки в переднем ряду обернулись и посмотрели на него, но он не обратил внимания. – Насчет Светоносца всегда спорили. Кто он такой, суждено ли ему прийти в будущем или он уже приходил. В Хромерии принято верить, что он уже был – что Люцидоний и был Светоносцем. В конце концов, само его имя означает «дающий свет»…
– Но ты считаешь, что это не так? – уточнил Кип.
– Я не знаю всех доводов, но мои родители в это не верят.
Кип поглядел на него с удивлением: он в жизни не слышал ничего глупее. Судя по внезапно помрачневшему лицу Бен-хадада, тот и сам это понимал.
– Я не хочу жить в эпоху, когда вся история уже закончилась, – добавил он, как бы оправдываясь.
Что тоже было глупо: «мне не нравится, как устроен мир, – значит, он устроен по-другому»? Хорошо хоть, по крайней мере, на этот раз Кип сумел удержаться и не произнести это вслух.