Следы ведут в прошлое

– Я не колдун. И даже не знахарь. Но зато на плечах у меня есть котелок, который кое-что еще варит, и есть вот эти руки. – Грицко поднимает кверху два внушительного вида кулака. – Моя фамилия Голубь! Грицко Голубь! Может, слышал?

– Н-нет, – с уважением посмотрев на кулаки Голубя, отрицательно качает головой Береза.

– Ну, так услышишь! И, думаю, очень скоро. Тебя-то как кличут? Пора бы и познакомиться.

– Береза, зовут Феодосием.

– Так вот, друг Береза Феодосий… Если для тебя воля милее этой вонючей душегубки, то давай будем вместе соображать, как отсюда вырваться.

– Давай, – соглашается без особой, впрочем, готовности Береза. – Кому охота получить большевистскую пулю. Только вот…

– Значит, договорились, – не дослушав Березу, говорит Грицко. – Но прежде мне необходимо хорошенько отдохнуть.

Сказав это, Голубь отворачивается к стене, поудобнее укладывает раненую ногу, натягивает на лицо пиджак и затихает.

– Да, но твоя нога… Как же ты с ней? – с сомнением говорит Береза.

– Ноге придется потерпеть, – бормочет, засыпая, Голубь. – Жизнь важнее…

10

Огромный медный диск солнца медленно закатывается за темную стену леса, и на землю вместе с долгожданной прохладой опускаются сумерки. В селе мало-помалу улегается дневная суета, становится потише. Разве что где-то хлопнет дверь или проскрипит запоздалая телега. Выйдя из хаты, Мирон Козлюк смотрит на догорающую над лесом зарю, оглядывается вокруг, затем направляется к хлеву будить гостей. Когда в темном дверном проеме появляются разомлевшие от выпитого давеча самогона, долгого дневного сна и удушливой жары Сорочинский и Вороной с мятыми, опухшими физиономиями, закисшими глазами и сеном в волосах, Козлюк в сгустившихся сумерках едва их узнает.

Чтобы привести себя в более-менее нормальное состояние, Сорочинскому и Вороному требуется целое ведро холодной колодезной воды, которую они выливают себе на головы, и поллитровка самогона. Наскоро и без особого аппетита пожевав свежего, тающего во рту сала с белым пшеничным хлебом, ожившие малость начштаба и его ординарец прощаются с хозяином усадьбы и направляются в сторону Черного леса.

От Выселок до «штаба» Ветра, если идти через лес напрямик, около семи верст. Впрочем, иначе никто из боевиков и не ходит: так не только ближе, но и безопаснее.

Не успевают Сорочинский с Вороным пройти и половину пути, как неожиданно откуда-то сбоку раздаются крики сыча: дважды – раз за разом и один раз через несколько больший промежуток времени. Путники останавливаются и замирают. Вороной вытаскивает из-за пояса обрез, а Сорочинский подносит руки ко рту и отвечает точно таким же криком, только в обратной последовательности. В том месте, где только что кричал сыч, слышится приглушенный голос Ветра:

– Совы летают ночью…

– Ночью они хорошо видят! – отвечает Сорочинский.

Раздвигаются кусты, и на поляну выходят трое мужчин.

– Это я, Ветер! – говорит один из них. – Со мною Кострица и Муха.

Кострица – телохранитель атамана, а Муха числится в отряде «начальником связи». На самом же деле он обыкновенный почтарь. В его обязанности входит разносить по «почтовым ящикам» приказы Ветра и забирать из них записки, оставляемые сельскими почтарями.

– Это я, Сорочинский! Со мною Вороной, – отвечает Сорочинский и, немало удивленный столь неожиданной встречей, тревожно спрашивает: – Что случилось? Почему вы здесь?

– Да вот… – с деланой небрежностью роняет Ветер. – Сон что-то не брал, так мы решили пройтись, свежим воздухом подышать, а заодно и вас встретить.

Ветер кривит душой. Ни о каком сне он и не помышлял. Целый день и весь вечер он с нетерпением ждал своего начштаба, а когда ждать стало невтерпеж, решил выйти навстречу. Ему не дает покоя навязчивая мысль: зачем, с какой вестью направлен к нему посланец губповстанкома?

Вороной отходит к оставшимся стоять поодаль Кострице и Мухе, а Ветер и Сорочинский остаются наедине.

– Ну так какие новости? Где же мой «родственник»? – с плохо скрытым нетерпением спрашивает Ветер.

– Нет его. И не будет, – не сразу отвечает начштаба.

– Но ты-то… хоть видел его?

– Видеть-то его я видел, а вот… что он за человек, так и не узнал. Я ведь видел его на расстоянии, в бинокль.

– Слушай, Павел Софронович, можешь ты толком рассказать, что у вас там случилось? – начинает нервничать атаман. – Ты пустил его в расход?

– Там и без меня нашлись охотники убить его! – бубнит почему-то сердито Сорочинский. – Эти охотники были в черных кожанках. У самых Выселок твой «родственник» наскочил на устроенную милиционерами засаду.

– Да-а… – выслушав рассказ Сорочинского, тянет озадаченный Ветер. – А не могли ли все это представление организовать чекисты? А?

– Не вижу смысла, Роман Михайлович. Да и не похоже было все это на представление. На зрение, сам знаешь, пока не жалуюсь. Тем более – с таким биноклем. Да и Вороной свидетель. Козлюк тоже наблюдал… Так что, ошибки быть не может – засада была самая настоящая.

– Странно… – качает головой Ветер. – А не попахивает ли здесь предательством? Я имею в виду Козлюка. Кто кроме нас с тобой да Козлюка мог знать, что должен прийти Грицко? Никто!