Следы ведут в прошлое

– Если случится, что в чем-то провинюсь перед советской властью, – не задумываясь, выпаливает Штромберг, – то пускай советская власть поступает со мною, как найдет нужным.

– Ага! – поднимает указательный палец Бондарь. – Выходит, что советская власть может делать с вами все, что угодно, но только в том случае, если вы в чем-либо провинитесь перед ней. А вот Козлюка вы готовы поставить к стенке, даже не разобравшись, виноват он или нет.

Бондарь встает из-за стола и принимается ходить по кабинету. Иногда он останавливается у окна и мельком выглядывает во двор. Там прохаживаются вперевалку облезлые голуби, отыскивая одним им видимый корм.

– Так он же кулак! Яшкается с бандитами! Следовательно, враг советской власти! Что еще надо? – громко, но уже не столь уверенно выкрикивает Штромберг.

– А у вас имеются доказательства его враждебной деятельности против советской власти? – быстро спрашивает Бондарь, остановившись напротив своего заместителя. – Нет у вас таких доказательств! Сигнал Савчука может быть ошибкой или просто наветом. Его необходимо еще проверить. Теперь давайте, Наум Михайлович, взглянем на это дело с другой стороны. Вы задумывались над тем, что о нас, а поскольку мы являемся одним из органов советской власти, то и о всей советской власти в целом, будут думать люди, если мы станем хватать всех подряд и допрашивать по вашему методу? Чем мы после этого будем отличаться в глазах народа от жандармов и царской охранки? Или тех же бандитов? Ничем! В таком случае возникает вопрос: так на кой черт нужна была народу вся эта революция, а с нею и советская власть, если порядки в стране остаются прежние, старорежимные?

Бондарь перестает вышагивать по кабинету и садится на свое место.

– Не знаю, не знаю… – не желая так просто сдаваться, бормочет Штромберг – У каждого свое мнение…

– Тогда продолжим этот разговор как-нибудь в другой раз, – говорит Бондарь, – а сейчас потолкуем о деле. Итак, о деле, – сосредоточенно глядя на сверкающий под лучом солнца сапог Штромберга, повторяет Бондарь. – Допустим, мы арестуем этого Козлюка. А что это нам дает? Предлагаемый вами, Наум Михайлович, арест Козлюка мог бы дать какой-то результат лишь в том случае, если бы он не только был знаком с бандитами, но и знал место их обитания и был посвящен в их планы. А это очень и очень маловероятно. Не исключено, что связь между ними односторонняя. Приходят бандиты по харчи и все тут… Кроме того, арестуй мы Козлюка, бандиты сразу же узнают об этом. Так неужели после этого они будут сидеть на месте и ждать, когда мы придем и за ними?

– Что же в таком случае вы предлагаете делать с этим Козлюком? – с язвительной ноткой в голосе спрашивает Штромберг. – Пусть дальше продолжает кормить бандитов?

– Делать с Козлюком я ничего пока не предлагаю, – говорит примирительно Бондарь. – Разве что установим за его домом наблюдение. Да и то надо еще помозговать… А делать… Делать будем вот что. Будем думать. Думать о словах, услышанных ночью Савчуком. А вдруг нам удастся что-нибудь выудить из них.

– Не знаю, товарищ Бондарь, что можно извлечь из тех нескольких слов, – недоумевает Штромберг.

– Как сказать, Наум Михайлович. Как сказать… – глядя мимо своего заместителя, задумчиво тянет Бондарь. – Мне вот что не дает покоя, Наум Михайлович… Когда Савчук говорил о том, что он слышал, у меня при одном слове – кажется, это было слово «ветер» – мелькнула вроде какая-то мысль, но я ее тут же упустил за разговором. Теперь вот пытаюсь вспомнить…

– По-моему тут все ясно, – неопределенно пожимает плечами замначопер. – Ночью был ветер – вот они и говорили о ветре.

– Вряд ли. Савчук утверждает, что это слово они произнесли несколько раз. Подумайте сами, кто бы это стал с риском для жизни пробираться в село только за тем, чтобы поговорить о погоде?

Бондарь умолкает и, уставившись отсутствующим взглядом в окно, принимается рассеянно теребить волосы, то накручивая их на палец, то раскручивая обратно. Штромберг наваливается на спинку стула, запрокидывает голову и замирает с полуприкрытыми глазами.

В кабинете надолго воцаряется тишина. Слышно, как во внутреннем кармане френча замначопера размеренно тикают часы.

Из комнаты дежурного доносится монотонный мужской голос: «Барышня! Барышня!» – кто-то вызывает телефонную станцию.

За окном слышится звонкий голос тетки Меланки – ее дом стоит рядом:

– А вы что тут делаете, трясця вашей матери! А ну геть с огорода, байстрюки, не то сейчас ноги повыдергиваю!

Слышно, как дружно лопочут босые ноги убегающих мальчишек, пытавшихся совершить разбойный налет на огород соседки.

Но вот Штромберг перестает жевать губами и поворачивает голову к Бондарю.

– А может…

– Не может, а именно так оно и есть! – враз оживившись, восклицает Бондарь. Можно подумать, что он только то и делал, что ждал, когда раскроет рот его заместитель. – Ветер-то этот пишется с большой буквы, надо полагать! Вот о чем я тогда подумал. Речь-то наверняка шла о Ветре, главаре банды!

– Так ведь и я об этом же подумал! – изумленно таращит свои и без того выпученные глаза Штромберг.