Затем я посетил подземную гробницу монастыря и обнаружил в семи комнатах-склепах трех патриархов Сирийской ортодоксальной церкви и четырех архиепископов, покоящихся сидя на тронах в полном облачении. Этот обычай также схож с обычаем в тибетском буддизме, когда высокопоставленных церковных сановников после кончины бальзамируют и хоронят в сидячем положении в часовне, а в некоторых случаях даже «выставляют» за стеклянной панелью. В 1928 г. Дж. Ф. Рок, американец австрийского происхождения, посетил правителя-монаха княжества Мули в Юго-Восточном Тибете.
В могильном склепе монастыря меня охватило такое же чувство, как в римских катакомбах, — будто я стою на пороге двух миров: позади был мир живых, а передо мной — мир мертвых. Отшельники, замурованные в своих пещерах, должно быть, переживали схожие ощущения.
Над Мидьятом, расположенным в 50 км дальше на восток, нависла напряженная тишина: КРП угрожала возобновить свои партизанские вылазки. Военные джипы и бронированные автомобили разъезжали по узким улочкам курдского квартала, а с 10 часов вечера был введен комендантский час. Я понял, что оказался нежеланным гостем: немногочисленные отели Ми-дьята отказались принять меня, хоть явно пустовали. Я раздумывал, что же делать, когда какой-то юноша подошел ко мне и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Оказалось, Салим, молодой турок, учился в Берлине, а потом вернулся в Мидьят.
— Отели неохотно принимают иностранных туристов из-за давления властей, — пояснил он. — Недавно то ли служащие немецкого посольства, проверяющие обоснованность просьб о предоставлении политического убежища, то ли активисты борьбы за права человека останавливались в Мидьяте под видом туристов — и заставили власти понервничать. Но я вам помогу: один мой родственник — владелец отеля.
Вскоре я стал единственным постояльцем трехэтажного пансиона.
Встреча с Салимом была настоящей удачей. В последующие недели он водил меня по десяткам храмов и монастырей Сирийской ортодоксальной церкви, разбросанным в бесплодных окрестностях Мидьята. В некоторых монастырях, случалось, служил единственный монах; большинство из них вернулись из изгнания в родные места совсем недавно, после объявления о прекращении огня. Многие не только заботились о крохотных христианских общинах, составлявших их паству, но и работали каменщиками, пытаясь самостоятельно чинить строения, находившиеся в наиболее плачевном состоянии. Другие же монастыри, как и многие сельские церкви, закрыты, а то и используются как загоны для скота; их облик отличает мужественная красота обветшалых руин.
Возле деревни Бсорино, где еще живут 22 христианских семейства, нас с Салимом встретили недружелюбно. Тропа вела на невысокий холм к посту, где несколько солдат охраняли деревню. Вдруг три собаки с оскаленными клыками и налитыми кровью глазами выбежали из казарм. Салим велел мне замереть на месте. Злобные псы кружили, взяв нас в кольцо. Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, не торопясь подошли двое солдат, остановившись по дороге и лениво раскурив сигареты, прежде чем отозвать собак. Их офицер пояснил:
— Перед прекращением огня несколько пришлых, вроде как туристов, заглянули в деревню. Много наснимали на видео. На следующую ночь на нас напали бойцы КРП. Поэтому мы не доверяем незнакомцам.
До сих пор я видел только сирийские ортодоксальные церкви, но ближе к границе с Сирией находится несторианский монастырь Мар-Малке, существующий с VI века и реконструированный в 1955 г. Дорога к нему шла через военный пост, где мне пришлось оставить паспорт и часы. Молодой монах водил меня по монастырю. Беспокойный взгляд бегающих глаз придавал ему несколько зловещий вид, и мне припомнилась легенда о том, как основатели монастыря однажды заперли в колодце злого духа, изгнанного ими из некоей принцессы. Признаю, что был, возможно, к нему несправедлив!