Следуя в глубину

За окном начался лёгкий дождик, в открытое окно потянуло свежестью остывающего ночного города. Вера шмыгнула носом.

– Понимаешь, как бы ни было что-то очевидно для другого, лучше всё же лишний раз проговорить. Бывает даже, что когда облачаешь мысли в слова, эти самые тяжёлые мысли становятся менее весомыми, – выдал я, не особо рассчитывая на успех.

Но Вера тихим голосом монотонно начала рассказывать:

– Где-то год назад. Он попал в аварию на работе, отделался травмой спины, но периодически стал выпивать. Потом ещё одно происшествие: на вызове пьяный мужик ударил его напарника топором, напарник умер в больнице. Они были близки. Думаю, что-то сломалось в его голове. Тут ещё Максима повернуло на политике. Он стал активно высказываться в соцсетях, в СМИ, писал в газеты о безопасности медработников, условиях труда, оплате. Потом нашёл себе компанию таких же активистов, те втянули его в политические дела, пикеты, забастовки, митинги. В общем, сейчас его волнуют такие абстрактные и далёкие идеалы, за которые он готов сражаться с ветряными мельницами. На меня у него просто не осталось времени. Я для него домработница и бесплатный секс. Он постоянно злой, мы почти не разговариваем. И я не знаю, что делать… Когда-то мы хотели ребёнка, а сейчас…

Вера замолчала.

– Прости, я никогда не понимал, почему от таких не уходят.

– Кхм. Ты первый, с кем я говорю об этом. Даже Катя мало что знает.

– Ценю, что ты мне доверяешь.

– В общем, тут много всего. Мы же любили… Я любила… Я хочу уйти…

Вера затихла.

– Вера, а давай представим, что ты ушла. Что произойдёт?

Вера, видимо, обдумывает несколько секунд.

– Он от меня так не отстанет, не отпустит. Мне придётся вернуться… Ну или ехать к маме в глушь, долго объяснять, что да почему, но всё равно оставаться непонятой. У неё понятие: раз вышла – будь добра до конца дней… В-третьих… мне просто страшно… Я будто никому и не нужна… Чувствую себя ущербной… Это из-за меня он пьёт, это я сама виновата, что бьёт…

Вера сорвалась на плач.

Нужно удержать её на плаву.

– Прекрати! – рявкнул я может чуть громче, чем нужно.

От неожиданности Вера выпрямилась на тахте, уняла рыдания.

– Так-то лучше. А теперь послушай. Запомни, это он применяет физическую силу, это его выбор, его установка, независимо от причин. Что бы ты ни делала, ты не можешь винить себя. Точка. А теперь скажи, сколько у тебя было мужчин? Или можешь не говорить, вспомни. Были проблемы расстаться, завести новый роман?

– Нет.

– Так в чём сейчас отличие?

– Я старею, – обречённо ответила Вера.

– Ну, простая истина: возраст – это то, насколько мы себя ощущаем. Да, возможно, не привлечёшь двадцатилетнего юношу, тебе и не нужно, но ты так же желанна для других, понимаешь, просто другая лига, – Вера молча кивала в темноте. – Ты боишься неизвестности, как и все мы. Но неизвестность временна, в этом вся соль жизни: как только мы ступаем на неизведанную землю, она становится для нас реальностью, совсем нестрашной реальностью, и мы сами выбираем, куда ступать дальше, формируя новые механизмы действий, подстраиваясь и шагая в очередную неизвестность. В этом есть процесс развития, а развитие всегда прекрасно.

Я лежал на боку, подперев голову, и, как мне казалось, говорил разумные вещи. Видна тахта, лицо Веры, подсвеченное луной. Она сидит с закрытыми глазами, поджав под себя ноги, волосы блестят серебряным цветом. Такая беззащитная, маленькая. Мне показалось, что она дрожит, захотелось обнять её, прижаться… Смог ли я правильно сформулировать то, что хотел сказать? Могут ли мои слова как-то помочь?

– Да, – будто отвечая на немой вопрос, говорит Вера, – ты, конечно, прав…

Она улеглась.

Спустя сотню ударов сердца сказала:

– Спокойной ночи. Мы разберёмся.

– Спокойной.

– Спасибо, сосед.

Над ухом жужжала муха. Я вдруг понял, что сейчас ещё долго не смогу уснуть.

На кухне что-то шипело, стучали тарелки, лилась вода. Спросонья я вздрогнул, открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Только что во сне я бродил по сказочному лесу и собирал каких-то насекомых в прозрачную банку.

Через десяток секунд сон окончательно развеялся. Я встал. Холодный ламинат. Надо бы купить коврик. Взял со стула фиолетовые шорты и как был, без майки, прошёл на кухню.

Непонятно, кто больше смутился, я, которому открылась идилическая картина: заботлива жена готовит мужу завтрак, или Вера, покрасневшая от вида моего торса.

– Красивые кубики, – хихикнула Вера, – захотела тебя отблагодарить, но что я могу сделать для холостяка?… – Вера кивнула в сторону дымящейся ароматом тарелки на столе. – Ты любишь сырники?

Мне сто лет никто не готовил.

Я с аппетитом уминал нежные сырники, запивал чаем с молоком. Вера сидела напротив, дула в свою кружку.

– Когда ты успела? – я посмотрел на часы на стене: 9:15. – А, понятно.

– Ты всегда так долго спишь? – спрашивает с улыбкой она.

– Хотелось бы. Но обычно в сутках не хватает часов.

– Это точно.

– Ты ходила домой?

– Да, твой холодильник пуст…

– Почему же, в морозилке есть пельмени.

Мы посмеялись над неизбежностью холостяцких пельменных запасов.

– А Максим что?

– На работу ушёл.

– Даже не звонил?