Следуй за солнцем (СИ)

— Откуда же мне знать? — пожал плечами Алва, пригубив вино с таким видом, будто оно действительно на него никак не влияло. Хотел бы Робер похвалиться такой же устойчивостью, но его самого вело уже трижды, если не четырежды, хоть бы было, чем закусить. — Люди — существа слишком странные. Многогранные, если позволите так выразиться. Люди не схемы, чтобы повторять друг друга и чтобы следовать чужим идеалам и правилам…

— Представьте себе Валме в виде схемы, — не удержался Эпинэ. Рокэ только рассмеялся: нет, он всё-таки пьян, хотя и не заметно сразу… — А вы, Рокэ? Вы тоже не схема?

— Я… — он как будто задумался и, ни секунды не сомневаясь, налил себе ещё. — Прямо сейчас я лежу на солнце и разговариваю с вами. А выводы из этого, Ро, могут быть какие угодно…

Они сидели на жарком, жгучем, неповторимом закате и пили вино, разговаривали о жизни и о смерти, смеялись и пили ещё, а солнце никак не хотело засыпать — оно горело алой дугой над родным или ставшим родным городом и было вечно, вечно, вечно…

========== 18. Квентин. Марсель ==========

— Я не заместитель и даже не друг великолепной Матильды, так что будьте откровенны с первого раза, — с порога заявил ему Валме. Квентин только повёл плечами: уж сегодня-то правда точно на его стороне.

— Не подозревайте меня в том, чего я ещё не совершил. Мне нужен был любой человек со словесной кафедры.

Дорак, как минимум, не солгал: ему предстояло разобрать немаленькую стопку отчётов, а некоторые — подкорректировать. Разумеется, в рамках своих полномочий, чтобы сгладить острые углы и лишить будущих читателей впечатления, что ОГУ трещит по швам.

ОГУ, конечно, трещит, но сладкоголосым чинушам об этом знать не обязательно.

— Хотите, чтобы я документы подделывал? — оживился литератор и плюхнулся в кресло. — Готти, иди погуляй…

— Подредактировал, — поправил Квентин, глядя вслед затрусившему в коридор волкодаву. — Я бы справился сам, причем с великим удовольствием, но в этот раз с нас запросили в два раза больше обычного.

— С радостью избавлю ваши бумаги от ереси, господин председатель. Нет ничего приятнее, чем баловаться со словами, — практически пропел Марсель, просматривая первый попавшийся текст. — Хотите убрать всё, что касается всяких раканов и окделлов? Боже ж ты мой, когда Окделл выветрится из этих стен…

— Никогда. Хотя его сын сумел изменить моё мнение о себе, — признал Квентин. — Я не ожидал от него таких определённых решений. Эгмонту хотелось лавировать между своим понятием чести, работой, студентами и великой целью реформатора, а ребёнок взял и послал к лешему нашего друга Штанцлера.

— Поверьте мне, это вряд ли была стопроцентная инициатива ребёнка, — пробормотал Валме, якобы полностью погрузившись в работу. Квентин был уверен, что он слушает внимательнее, чем на педсовете.

— Догадываюсь, но определённость всегда хороша, и неважно, откуда она взялась. Меньше сомнений — меньше проблем… Да, Валме, я бы хотел вас попросить свести на нет все упоминания ректора. На него любят ссылаться в выводах, но лучше оставить от Оллара только его подпись.

— Вы его совсем разлюбили? Бедняга ректор.

— Не в этом дело. Ему всё-таки не удалось произвести должное впечатление на господ чиновников… К сожалению, ректор олицетворяет университет, сколько бы людей ни действовало за него за кадром. Теперь они уверены, что подловят нас не столько на долгах, сколько на каком-нибудь давно забытом тёмном деле. У ОГУ самого по себе долгая история, ещё до Фердинанда.

— Я, конечно, могу, но это разве не традиционная модель таких отчётов? Дифирамбы ректору, краткий пересказ незабвенных достижений, каждый месяц новых, снова дифирамбы ректору.

— Дифирамбы, — улыбнулся Дорак, — можно сократить. За счёт научной работы, например. Приближается защита этого ужасного монстра, я прав?

— Да уж не лев, — благодушно отшутился Валме. — Чем ближе к делу, тем бледнее студенты. Несчастная молодёжь поняла, во что вляпалась, в последний момент.

— В пространное сочинение общего характера, которое придётся раскладывать по полочкам перед комиссией.

— Именно.

Кто бы в министерстве ни придумал эту научную работу, она была кошмарна. Квентин помнил, что раньше в ОГУ принимали по результатам вступительных экзаменов и какого-то расплывчатого эссе — то ли по классической литературе, но с обязательной отсылкой к современным реалиям, то ли по социальной тематике. Он и сам что-то такое писал, но когда это было! Сейчас вступительные испытания упростили, но дикую работу навязали на годы вперёд. Через пару недель первый курс выдохнет свободно, ровно настолько, чтобы надышаться, а потом им любезно напомнят о многочисленных работах по специальности…

— Был бы другой ректор, они бы перед нами на коленях стояли, — неожиданно для самого себя буркнул председатель, переворачивая увесистую папку с отчётом о работе факультета точных наук. Райнштайнер перестарался, впрочем, его тексты почти никогда не нуждались в правке.