Следователь по особо секретным делам

А ведь Василий Комаров, который терроризировал Замоскворечье в начале двадцатых, формально даже не был психопатической личностью. Заключение психиатрической экспертизы однозначно гласило: вменяем. И это потрясало сильнее всего. Жизнь человека значила для него не больше – а, может, и меньше, – чем жизнь кабанчика, пущенного на сало и колбасу. Ведь кабанчика-то еще надо было вырастить и откормить, прежде чем забивать. А люди, забой которых он осуществлял (ибо он их не убивал, а именно забивал, как скотину на бойне – одним сокрушительным ударом сзади по темечку), попадали к нему в руки без какого-либо напряжения – физического или эмоционального.

Схема его действий была проста и незатейлива, как лущеный лесной орех. Жертвами своими Комаров-извозчик всегда выбирал более или менее зажиточных сельских жителей, приезжавших в Москву с целью покупки лошади. Муровцы поняли это, когда произвели опознание трупов. Комаров паковал убитых в мешки и выбрасывал, словно это были завшивленные матрасы, в речку. Причем действовал он всегда в том же районе, где и жил – в Замоскворечье.

По мнению Скрябина, поймать его на живца не составило бы никакого труда. Достаточно было бы переодеть нескольких сотрудников МУРа в крестьянскую одежду и отправить их потолкаться на замоскворецких конных площадях и рынках – так, чтобы они всем и каждому говорили о своем лошадином интересе. Да еще и снабдить их деньгами из конфиската, чтобы они дело не по делу ими хвастали. Тогда уж наверняка не дошел бы счет убитых до тридцати трех человек!

Но, как видно, Московский уголовный розыск в то время еще не овладел тонкостями работы «под прикрытием». А, может, такова уж была дьявольская, непостижимая удача Комарова. Он сам рассказал во время следствия: один раз, когда он вез к Москве-реке мешок с трупом, его остановил милиционер. И спросил Комарова «Что везешь?». А тот, недолго думая, предложил стражу порядка мешок прощупать. На что он при этом рассчитывал – постичь было невозможно. Но – милиционер обследовал мешок снаружи и беспрепятственно пропустил Комарова. И в этом подлинном факте, пожалуй, мистики содержалось куда больше, чем в духовских бутылках Валерьяна Ильича или в призрачном мячике Ганны.

И всё же, после долгих неуспешных поисков, удача улыбнулась муровцам. Или, может, она просто отвернулась от Василия Комарова. Один из «хомутов» – он так именовал своих жертв – оказался ловчее других. А, может быть, просто не успел опьянеть так сильно, как остальные, во время пирушки в доме Комарова – которую тот всегда устраивал, прежде чем приступать к делу. От удара по голове мужик уклонился, выскочил во двор и начал вопить благим матом – зовя на помощь. После чего душегуба и повязали – совместными усилиями его соседей и прибывших милиционеров.

4

– Я тоже помню комаровское дело, – сказал Смышляев. – О нем писал в свое время Миша Булгаков. То есть – Булгаков Михаил Афанасьевич. И он упоминал, кстати, что у Василия и Софьи Комаровых остались дети.

– А вас не смущает, Валентин Сергеевич, – спросил Скрябин, – что шаболовский душегуб оказался вдруг причастен к нашей истории?

– Имеете в виду тот факт, что покойный Хомяков хотел вызвать именно его дух? А потом выяснилось: призраку Ганны достаточно было услышать любимое присловье Комарова, чтобы прийти в смятение?

– И вы верите, что всё это просто так, случайно совпало?

– Не верю. Но возникает вопрос: что может связывать между собой призрачную Ганну и Василия Комарова? И, если уж вы с товарищем Кедровым не сумеете в этом разобраться, то я уж и не знаю, кто сумеет.

– Хорошо, – Скрябин без улыбки кивнул, – мы разберемся. Но у меня к вам будет одна просьба, Валентин Сергеевич. Нужно сделать так, чтобы ни Абашидзе, ни Великанов не покидали здание Комиссариата, пока мы наше разбирательство не закончим. И нужно установить негласное наблюдение за обоими – контролировать каждый их шаг. Причем так, чтобы ни тот, ни другой ничего не заподозрили.

– Об этом не беспокойтесь, – сказал Смышляев. – Ваша задача – как можно скорее положить конец бесчинствам призрака. Иначе пострадать могут уже не только те, кого заморозит Ганна. И я не хочу, чтобы кого-то расстреляли за вредительство, пока мы медлим.

5

В то самое время, когда руководитель проекта «Ярополк» Валентин Смышляев, бывший актер, режиссер и худрук Московского драматического театра, инструктировал Скрябина и Кедрова, возле запертого на лето парадного подъезда другого театра – Вахтанговского – остановился рослый привлекательный грузин. Граждане, а особенно – гражданки, проходившие по улице Вахтангова, почти все на него взглядывали. Но, сами того не осознавая, почти сразу же о нем и забывали, некоторые – не успев отойти от него и на десять шагов. Грузин улыбался: улыбка словно бы приклеилась к его пунцовым губам.