Следователь по особо секретным делам

Однако он просто не мог придумать, что еще ему предпринять. Чуть ли не впервые в своей жизни ощутил себя в неком подобии интеллектуального тупика. Но одно он знал точно: желание экспериментировать с подозрительным артефактом у него пропало напрочь.

7

Вахтер явно предпочел бы ничего больше не рассказывать. Но Давыденко прекращать свои расспросы отнюдь не планировал.

– Почему же, – спросил он, – в духовскую бутылку не поместили саму Ганну? И как можно было вытягивать из земли такое – ну, часть этой самой Салтычихи? А если бы она решила возобновить свои бесчинства?

– Да, такой риск имелся, – признал вахтер. – Но сосуд, в который мой отец её заточил, удерживал её, как крючок рыбу. Салтычиха – то, что от неё осталось, – должна была оставаться там, где этот сосуд находился. А саму Ганну запереть не представлялось возможным. В то время еще был жив её сын, которого она когда-то очень сильно любила. Так что Ганнина душа сразу же ускользнула бы через него. И тогда Ганна уже не была бы привязана к месту своей гибели – отыскала бы своих недругов где угодно.

– Но ведь Стефания приходилась ей родной сестрой! А Платон Хомяков – тот и вовсе к этой истории имел косвенное отношение, с Ганной даже знаком не был. С какой же стати она так вызверилась на них после своей смерти?

– Ох, тут имелись особые обстоятельства… Мой отец не знал их тогда. А то, может, и не стал бы этим двоим помогать.

Валерьян Ильич повздыхал, глядя в пол, пожевал губами, но потом всё-таки принялся рассказывать.

Глава 12. История Ганны

Февраль 1844 года

Минская губерния

1

Ганна Василевская еще накануне вечером поняла: не следовало им с Артемием назначать встречу на сегодня. Метель, начавшаяся в середине вчерашнего дня, ночью превратилась в самый настоящий буран. И поутру отец Ганны едва сумел открыть входную дверь флигеля, выделенного им в поместье Гарчинских – столько снега намело на крыльцо .

Правда, к полудню немного посветлело, да и снег стал потише. Зато ударил вдруг мороз – такой резкий и яростный, какого Ганна не помнила за всю свою жизнь.

«Не выйду сегодня к Артемию! – решила она. – Он увидит, что меня нет в условленном месте, и поймет, что в такую стужу я сижу дома».

Но тут же другая Ганнина часть – которая вечно перечила всем её мыслям и решениям – произнесла: «Если ты не придешь, он явится прямо сюда. И что тогда скажет отец? А главное – что скажет Войцех, если увидит его?»

С отцом-то она еще могла бы договориться! А вот её бывший любовник, у которого – в огромном господском доме – жил теперь её сын Мариус, церемониться с непрошеным визитером не стал бы. В лучшем случае послал бы своих лакеев выставить его, а то и вовсе – приказал бы спустить на Артемия собак. Хотя – от лакеев и от псов Артемий, пожалуй что, отбился бы. Еще вопрос, кому не поздоровилось бы при их встрече! Так что совсем не этого Ганна боялась в действительности.

Её сын был не с ней – вот что служило для неё устрашением.

Отцом мальчика был Войцех Гарчинский, в браке с которым Ганна не состояла. Он забрал сына в свой дом сразу после его появления на свет, нанял ему кормилицу и нянек, и заявил: о младенце он позаботится. А Ганна должна считать: никакого ребенка она не рожала. Но – так, хотя бы, сын её находился рядом с ней. Нянька мальчика – знавшая, кто ему Ганна, – почти каждый месяц устраивала так, чтобы они могли повидаться, тайком от пана Гарчинского. И Ганна даже сумела передать Мариусу изготовленную ею самой игрушку: набивной тряпичный мячик на веревочке, сшитый из красного сатина. К счастью, Войцех не спросил, откуда эта игрушка взялась. Он вообще не слишком-то вникал в жизнь своего внебрачного ребенка. И во время прогулок Мариус всё время брал мячик с собой: Ганна видела это, наблюдая за ним и за его нянюшкой из своего флигеля, из-за занавески.

Но, если бы Ганну стал бы открыто посещать Артемий Соловцов, это могло бы вызвать у Войцеха Гарчинского вовсе не намерение изгнать чужака и соперника со своей территории. Да и не был Артемий ему соперником. Связь Ганны и пана Гарчинского закончилась еще за полгода до рождения Мариуса. Да, помещику льстила влюбленность юной и прелестной дочки управляющего. И он воспользовался этой влюбленностью в полной мере. Однако её любовь чрезвычайно быстро наскучила ему. А когда стало ясно, что их связь возымела естественные последствия, он дал Болеславу Василевскому, её отцу, пять тысяч серебром – огромную сумму для скромного управляющего! И велел не выпускать дочь из дому, пока она не разрешится от бремени. Отец Ганны попробовал было возмущаться и стал грозить, что дойдет с жалобой до самого губернатора, но Войцех рассмеялся ему в лицо. «Ваша дочь сама меня соблазнила! – заявил он. – Так что берите деньги и благодарите меня за доброту».