— Вот здесь, — сказал генерал, останавливаясь, — на этом удобном мшистом бугорочке вы, товарищ Каблуков, решили отдохнуть. Погасив фонарь, вы сели. Вашему примеру последовал и рядовой Селезнев, молодой пограничник. Сколько вы сидели? Неизвестно, Может быть, тридцать минут, может быть, час, а может, и того больше? В разговорах время течет незаметно. Пока вы сидели, отводя душу в милой беседе, нарушитель благополучно проследовал под покровом ночи контрольно-следовую полосу. Вы поднялись и, не подозревая того, что граница уже нарушена справа от вас, пошли влево, не торопясь, вполне уверенные, что шпионы боятся вашего участка границы, как черт ладана, и не посмеют сунуться к вам. Дойдя до стыка, вы опять сели, опять побеседовали. Возвращались вы тоже вразвалку, с чистой совестью. Еще бы! По дозорной тропе шли согласно приказу? Шли. Контрольно-следовую полосу осматривали? Осматривали. Одним словом, службу исполняли по всей форме. Вот в этом, товарищи, и дело. Формальность — злейший враг пограничной службы. Где пограничник не выходит на охрану границы с острым чувством долга, там, следовательно, граница не на надежном замке. Для пограничника, товарищи, чувство времени имеет очень большое значение. Это мы можем видеть на горьком опыте ефрейтора Каблукова. Обладать чувством времени в наших условиях — это значит каждую минуту видеть, слышать, предвидеть, угадывать. Еще Суворов спрашивал у своих солдат: что дороже всего на войне? Жизнь? Золото? Победа? Нет, говорил великий полководец, на войне дороже всего время. Время, товарищ Каблуков, и подвело вас. Если бы вы сразу обнаружили след нарушителя, мы бы его поймали не позже как через час. Но, допустим, что вы обнаружили след через два-три часа. Стоило бы вам правильно доложить о давности следа — тоже было бы все в порядке. Но вы или побоялись сразу сказать правду, или не сумели определить давности следа — и сколько пришлось приложить усилий, чтобы схватить нарушителя!