Следопыт. Пионеры.

Если бы сержант Дунхем принуждал Мэйбл дать обещание, услышать которое он так сильно хотел, он натолкнулся бы на упорное сопротивление, но, предоставив решение самой Мэйбл, он приобрел в ее же лице сильную союзницу, потому что его великодушная, преданная дочь была способна скорей уступить ласке, чем подчиниться угрозе. В эту решительную минуту она думала только об отце, с которым ей предстояло очень скоро расстаться, возможно навеки, и вся ее горячая любовь к нему, взлелеянная главным образом ее воображением, но несколько остывшая из-за его сдержанного отношения к ней в последние две недели, теперь вновь вспыхнула чистым и сильным огнем. В эту минуту отец был ей дороже всего, и ради его счастья она готова была на любую жертву. В сознании девушки с какой-то неистовой силой вдруг вспыхнула мучительная мысль, и решимость ее на секунду ослабела. Но, пытаясь найти основание для промелькнувшей было радостной надежды, она не нашла ничего, что могло бы эту надежду подкрепить. Приученная воспитанием подавлять в себе самые заветные чувства, она вновь обратилась мыслью к отцу и к награде, ожидающей дочь, покорную воле родителей.

— Батюшка, — произнесла она неторопливо, почти с полным спокойствием, — господь благословит дочь, послушную своему долгу?

— Разумеется, Мэйбл, — об этом говорится и в писании.

— В таком случае, я выйду замуж за того, кого вы мне выберете.

— Нет, нет, Мэйбл, ты должна выбрать себе мужа по собственной склонности!

— Мне не из кого выбирать, да, да, никто еще не делал мне предложения, кроме Следопыта и мистера Мюра. Но из них двоих, конечно, мы оба, не колеблясь, остановим свой выбор на Следопыте. Нет, батюшка, я выйду за того, за кого вы пожелаете.

— Ты знаешь, каково мое желание, дорогое дитя мое; никто другой не даст тебе такого полного счастья, как наш благородный проводник.

— Что ж, батюшка, если он не изменил своих намерений, если он опять будет искать моей руки — ведь вы не захотите, чтобы я сама ему навязывалась или кто-нибудь другой за меня, — на побледневшие щеки Мэйбл вернулся румянец — после того как она приняла свое великодушное и благородное решение, она вновь воспрянула духом, — не надо пока говорить ему о нашем решении. Если он вернется к этому разговору и, выслушав все, что порядочная девушка обязана сказать своему жениху перед свадьбой, все-таки захочет, чтобы я стала его женой, то я стану ею.

— Да благословит тебя господь бог и да вознаградит тебя, как того заслуживает примерная дочь!

— Да, батюшка, теперь вы можете быть покойны и с легким сердцем отправиться в путь, уповая на бога. А обо мне вам тревожиться нечего. Весной — ведь вы позволите мне побыть с вами до весны, — да, весной я выйду замуж за Следопыта, если наш благородный друг не переменит своего решения.

— Что ты, Мэйбл, он любит тебя так же, как я любил твою мать. Бедняга плакал, как ребенок, когда рассказывал мне о своих чувствах к тебе.

— Да, да, я верю… Я не раз убеждалась, что он обо мне лучшего мнения, чем я того заслуживаю. И, конечно, нет на свете человека, которого я уважала бы больше, чем Следопыта, не исключая даже вас, батюшка!

— И вполне заслуженно, дочка! Ваш союз будет счастливым, поверь мне. Могу ли я сообщить Следопыту эту радостную весть?

— Лучше не надо, батюшка. Пусть все идет само собой: мужчина должен добиваться любви женщины, а не наоборот.

Улыбка, осветившая прекрасные черты Мэйбл, была лучезарна; такой она, во всяком случае, показалась сержанту, хотя человек, умеющий лучше отгадывать по лицу молодой девушки мимолетные движения ее души, сразу бы понял, что в этой улыбке было что-то неестественное и напряженное.

— Нет, нет, пусть все идет само собой. Ведь я вам твердо обещала!..

— Будь по-твоему, дочка, будь по-твоему! Теперь поцелуй меня… Благослови тебя бог, ты добрая дочь.

Мэйбл бросилась отцу на шею — первый раз в жизни — и, прижавшись к нему, заплакала, как ребенок. Суровое солдатское сердце не выдержало, и слезы отца смешались со слезами дочери; но сержант Дунхем тотчас же опомнился; устыдившись своей слабости, ласково отстранил от себя дочь и, пожелав ей спокойной ночи, отправился на покой. Мэйбл, все еще рыдая, ушла в свой неприглядный угол. Через несколько минут все стихло, и только громкий храп старого ветерана нарушал тишину.

Глава XX

Руинами я шел, и меж кустов

Узнал я камень, весь поросший мхом.

Остался он от солнечных часов,

Стоявших некогда в саду густом.

Кэмпбелл, «На посещение Эрджилшира»