Следопыт Бероев

Благостную картинку вскоре смыло. Сизые тучи вновь затянули небо, туман наполз на горы и затушевал их, будто и не было. Хлынул дождь. Всё разом отсырело: тропа, кусты вокруг, едва подсушенная обувь. И дорога, которая то ползёт по болотам, то петляет меж высохших лиственниц, то ныряет в реку. А когда вы переправились следом, вовсе пропадает.

Приходится брести, выискивая её заново. А видимость уже нулевая: серое небо сливается с серой жижей под ногами. Бесконечные болота и броды будто специально запутывают след. И уж не понять в мареве, где река, где горы. И члены экспедиции уже не пытаются сориентироваться, а просто тупо бредут, стараясь не потерять из виду впередиидущего. Передоверившись руководителю экспедиции и проводнику.

Челягин и Никитин в непрерывном поиске. То и дело обсуждают и уточняют маршрут. На распутье, среди болот, в ответвлениях реки, в лиственничной гуще Эдик уходит в разведку, а Челягин объявляет короткий привал. Разведчик возвращается, и трогаются дальше.

Краткие привалы, впрочем, не выручали – к концу второго дня все чувствовали себя измотанными. Сырость и окаянный гнус, проникающий даже под рубаху, вытянули души.

Последние шаги по болоту дались особенно тяжело: казалось, низенькие кусты намеренно цепляют за щиколотки, отяжелевшие от воды вибрамы висят кандалами. «Ночлег!» – молили взгляды.

Ночевать пришлось среди мёртвого леса. Деревьев вроде много. Значит, лес. Но лес живёт своей жизнью, а тут будто на древесное кладбище попали. Ни птичьего гомона, ни звериных выкриков. Лишь торжествующее лягушачье кваканье из болот. Радуются, что окружили. Лиственницы низкорослые, только что не стелются по земле. Как объяснил Челягин, молодые побеги поначалу бурно растут, наливаясь соком. Торопятся к солнцу. И вдруг корни упираются в мерзлоту. И на этом всё – деревья засыхают и так и стоят замороженные. То ли едва живые, то ли умершие. Жуть!

Под непрекращающимся дождём поставили палатки. Попробовали собраться у костра. Но толком не поговорили – всех сморило. Наскоро перекусив, забрались в спальники. И хоть всю ночь потоки дождя лупцевали по брезенту, никто не проснулся.

К утру выбираться из уютного спальника не хотелось категорически – лежал бы и блаженствовал под шум дождя. Но уж трубит побудку неумолимый руководитель: стихия не унимается, реки с каждым часом наливаются, броды набухают. Как бы не застрять!

В последующие дни изматывались так, что к ночи было вовсе не до посиделок. Валились вповалку. Единственно многожильный проводник держался как ни в чём не бывало. Олег старался от него не отставать. При всякой возможности бросался помогать. Так что Эдик, поначалу пацана шпынявший, проникся уважением и – уже без снисходительности – обучал таёжным премудростям: ставить балаганы, разжигать костёр под ливнем, отличать брод на «подумать» от брода на «выстоять», ориентироваться среди болот и зарослей лиственницы, различать по звуку водопадов предстоящую перемену погоды. От него Олег узнал, в чём преимущество поняги, с которой ходили в тайгу эвенки, перед туристским рюкзаком.

Когда консервы осточертели, Эдик вызвался добыть живность. Олег навязался в помощь. Взяли по «тозовке». Следопыт Эдик быстро выследил козла. Пока прицеливался, козёл, почуяв неладное, ломанулся в чащу. Эдик промазал. Тут же прозвучал ещё один выстрел – успел выстрелить Олег.

– Чего попусту палить сквозь кусты. Только патроны изводишь, – пробурчал раздосадованный Эдик. И насторожился: звуков бегущего по сушняку животного слышно не было.

Прошли по следу. Убитый козёл лежал в кустах, среди сухостоя.

– Эва как угодил! Прямо в яблочко. – Эдик озадаченно поскрёб затылок. – А не прост ты, вижу, пацан! Да не пацан – парень. Завтра в короткую разведку пущу.

Олег расцвёл. С тех пор, с благословения Челягина, стал ходить в самостоятельную разведку. Для него путешествие было приключением. Новые навыки, что перенимал он ежедневно у Челягина и Эдика, новые умения, что осваивал на маршруте, подавляли физическую усталость. К вечеру она, конечно, накапливалась. Но утром вновь вскакивал – в ожидании свежих впечатлений. Доверие руководителя экспедиции вдохновляло Олега особенно.

Челягина хватало на всё. И уточнять с Эдиком маршрут, и приглядывать за оленьим обозом. В ватнике, в болотных сапогах и неизменной круглой фетровой шляпе, обросший щетиной, вечным двигателем мотался он от головы отряда к хвосту. При этом сохранял бодрость, которую старался передать остальным.

Единственный человек, вызывавший раздражение руководителя экспедиции, был Тимашев. Игорю приходилось труднее всех. Он, правда, старался бодриться. Но когда к концу дня принимался спотыкаться, Челягин, чтоб не тормозить движение, в приказном порядке усаживал его на оленя. Игорь вздыхал расстроенно. Но не спорил. Понимал, что экспедиции он в обузу.

А вот Танечка, искусанная, распухшая от гнуса, держалась. Её всем миром пытались усадить на упряжку. Но упрямая девчонка хмурилась и мотала головой. Больше того, пыталась поддержать Тимашева.

Игорь всё больше слабел.