– Как то есть непричастен? – Лицо Вершининой сделалось неприязненным, тонкие подкрашенные губы сложились в злую кровавую полоску. – Если б не смалодушничал, эти нетопыри не посмели бы. А он не просто смолчал, а корыстно. Долю-то свою после взял. А вам известно, что в Дантовом «Аду» насильники кипят в раскалённой крови в седьмом круге, а предатели в самом страшном – девятом?! В лёд их по шею вмораживают, чтоб мучились вечным холодом. Вот я его в девятый и отправила…
Она выдохнула с каким-то облегчением – отпираться дальше необходимости не было. Кивнула на свёрток.
– Что ж сразу в прокуратуре не отдали?
– Вам не прокурор, вам Бог судья. – Бероев придвинул ей свёрток. – Положите дома рядом с иконкой – для памяти. Моревой своё отмучился, теперь ваш черёд.
Олег ждал, что Вершинина тут же цепко ухватит улику. Но та глядела куда-то в сторону.
– Вот что, юноша! Чтоб вы не заблуждались, – холодно произнесла она. – Никаких раскаяний над кровавой тряпицей не будет. Я лишь уравняла счёт добру и злу. В Арктике трупы не всплывают. А значит, никакая прокуратура ничего бы не доказала. И если б не я, злодейство осталось бы безнаказанным. Они мою жизнь порушили. Я – их. Баш на баш!
Из церковки выскочила продавщица атрибутики. Закрутила головой. С обрадованным лицом припустила к скамейке.
– Там это… Батюшка перед иконой обнаружил! – невнятно забормотала она. – Вот! Кроме вас, некому.
Дрожащей рукой достала из кармана самородок.
– Велел догнать. Дороговущая всё-таки.
Вершинина отодвинула руку.
– Скажите батюшке, – на нужды храма.
– За кого ж Богу молитву возносить?
– За Андрюшу Вершинина, двадцати лет. За упокой.
Женщина, кланяясь, принялась отступать.
Вершинина тяжко склонила голову.
– Наверняка спёр, стервец, – перед матерью похвастать. – По лицу её скользнуло подобие улыбки. – Всё пыжился нам с отцом доказать, что сам с усам.
На морщинистой шее колыхнулся кулончик.
– Сына вещь? – догадался Олег.
– Оберег. – Вершинина кивнула. – Повесила на шею перед отъездом, когда уж совсем не смогла удержать… Только вот не уберёг.
Она показала на кровавый свёрток.
– В общем, пока не поздно, тащите…
Бероев поднялся. Коротко кивнул.
– Ну, как угодно. – Вершинина подняла свёрток, скатала и на глазах Бероева, метров с трёх, точнёхонько запустила в проржавелую урну.
В Управлении флота Тиксинского порта Бероева ждали. Сразу провели в кабинет руководителя.
Как Олег и предполагал, никаких срочных дел у Михаила Дмитриевича Хейдера к нему не было. Захотелось познакомиться да посудачить насчёт общих московских знакомых.
Уже прощаясь, Бероев по наитию поинтересовался, приходилось ли Хейдеру в «Севморпути» встречать такую Вершинину, должно быть, буфетчицу.
Хейдер огорчённо развел руки. С буфетчицами в командировках не общался.
– У неё ещё один глаз с бельмом! – припомнил Бероев.
– Может, Надежда Фёдоровна?!
Бероев кивнул, озадаченный.
– Ну ты сказанул – буфетчица! – Хейдер поразился. – Вершинина – начальник планового управления! Вот уж кто моей кровушки вволю попил. Жёсткая, что сказать. Про таких говорят – бой-баба. Все флоты в страхе держала. Хотя надо признать, ума палата! Многие направления на себе тянула. Её на замначальника «Севморпути» даже выдвинули. Но с полгода как уволилась. Какая-то драма семейная случилась. Сын где-то в наших краях без вести пропал, мужа после этого инсульт разбил. Да и сама, говорят, подвинулась. Несчастная судьба! А ведь какой кремень. Вся в орденах. Войну, между прочим, снайпером прошла.
Когда Бероев возвращался в гостиницу, на аэродроме стоял одинокий вертолёт Ми-2. Что-то в Олеге ёкнуло.
Оказалось, небеспричинно.
В фойе этажа в глубокое кресло забилась Виталина. Перед ней, прижавшись к девичьим ногам, на коленях стоял плечистый залысый мужчина лет сорока. Сжав её ладошки, он страстно и настойчиво в чём-то убеждал её.
При виде Бероева Виталина побледнела, освободилась нервно и побежала следом.
– Это мой муж… Ну, то есть… – сообщила она с порога. Потерянная. – Знаешь, он специально прилетел. Он почему вовремя не приехал? Они, оказывается, и впрямь месторождение открыли. Хочет меня в заявку включить. Представляешь, что это?.. Да всё! Диплом без проблем, распределение куда захочешь. Чего отмалчиваешься? Олежка, он плачет. Сильный мужик, один по тайге ходит. И – плачет. Говорит, что не сможет без меня. Я ему про нас с тобой честно рассказала. И всё равно руки целует. Наверное, и впрямь любит. Вертолёт специально ждёт! Вот скажи, тебя самого если на моё место?! Ты не отмалчивайся, скажи. Вот как скажешь, так и сделаю!
В полупустом самолёте место Бероева оказалось недалеко от Вершининой. Она поглядывала выжидательно. Но ни один из них к другому так и не подошёл.
Бероев сдал привезённый материал.
– Задание не выполнил, – коротко прокомментировал он.
Такое у него случилось впервые.
Москва по-прежнему оставалась полупустой. Зато Бероеву посчастливилось перехватить во ВГИКе профессора, которому задолжал несданный экзамен.
– Ладно уж. Через неделю приезжайте. Приму, – смилостивился тот.
Олег засел за подготовку.
А через три дня перезвонил Шнейдеров.