Следак - 2

— Переезжаю на свою историческую Родину, — его ответ прозвучал резко. Олейник явно злится. — А вам что до этого? Вы ведь не из КГБ.

— Нет, я из МВД. КГБ не занимается убийствами.

— Какими убийствами? — он заикается.

— А также разбоями, — строго добавляю я.

Его лицо белеет.

— Вы о чем? — Олейник все же справляется с нервами.

— О драгоценностях, — я продемонстрировал ему ухмылку. — Ради них вы организовали разбойное нападение на Фоминых, затем убили подельников, а после вернулись к Екатерине Германовне с целью стрясти с нее еще немного цацек.

— Это какой-то бред, — растерянно проговорил он. — Я никого не убивал и ничего не организовывал.

— И Фоминых вы тоже не знаете, — понятливо дополнил его я. — Зато Екатерина Германовна в подробностях описала, как вы с двумя бандитами ворвались к ней в дом, маскировка вам не помогла, потерпевшая вас узнала, пытали ее мужа, забрали драгоценности, деньги и ее любимую шубу. Кстати, зачем вам шуба в Израиле? Там же субтропики.

— Какая шуба? Что за бред вы несете? Немедленно уходите! — натурально возмутился Олейник.

— Норковая. Екатерина Германовна очень по ней скучает. Не хорошо так издеваться над женщиной. Отставили ее зимой без шубы. Еще и задушить после этого пытались, — пожурил я его.

— Кто вы? Что вам нужно?! — прокричал он мне в лицо. Мы стояли с ним друг напротив друга на границе между прихожей и гостиной.

— Следователь Чапыра, веду расследования уголовного дела по убийству гражданина Чемезова и разбою в доме Фоминых, — пришлось представиться повторно.

— А причем здесь я? — выдавил он из себя, его губа подрагивала.

— Вы основной подозреваемый по делу, — огорошил я его. — Так куда вы дели шубу? — спросил я его строго.

— Да не брал я эту чертову шубу! Это все Чемезов! — прокричал Олейник, видимо его мысли пришли в сумбур и на осточертевшее ему слово «шуба» сработал триггер.

Выпалив признание, Олейник замолк и теперь смотрел на меня молча и как-то затравлено.

— Как от Чемезова от меня избавиться не получится, — предостерег его я, а то еще решится от безысходности дать последний бой.

— Я никого не убивал, — замотал он головой. — Я только защищался! — его, наконец, прорвало. — Он хотел отнять у меня все. Это он пытался меня убить! Мне повезло в последний момент схватить какой-то камень. Я не знал, что он мертв. Думал просто без сознания. Когда он обмяк, я выбрался из-под него и убежал. Это правда!

— В суде эту версию и расскажешь. Тебе обязательно поверят, — я усмехнулся. — Особенно после того, как чета Фоминых расскажут, как ты их пытал.

— Никто их не пытал! Дьяков случайно выстрелил. Это все Фоминых! Она отдавать не хотела и напрыгнула на него словно кошка.

Олейник распылялся от праведного гнева. Его рубашка намокла от пота.

— А ты значит в это время мимо проходил и пока все были заняты друг другом, под шумок стащил драгоценности, — скептически предположил я.

— Драгоценности я взял, — Олейник даже не подумал отпираться, словно действовал в своем праве. — Я за них деньги заплатил! А Фоминых потребовала вдвое больше оговоренной суммы. И тогда мне пришлось ее обокрасть.

— Ты разбойное нападение совершил, а не кражу, — поправил я его. — Причем в подельники взял матерых уголовников.

— А что мне еще было делать?! Мне вызов пришел, надо уезжать, а эта сука начала мне руки выкручивать! Я взял то, что принадлежит мне! Воровка — это она! Фоминых годами людей обкрадывает! Думаете, где она эти драгоценности взяла?!

— Это к тому уголовному делу, что я расследую, не относится, — охладил его я пыл. — Я расследую разбой и убийство. А их не Фоминых совершила, а ты.

— Вы пришли меня арестовать? — Олейник поник. — Хотите, я отдам вам драгоценности? — зацепился он за идею. — Пожалуйста, заберите все, только выпустите меня в Израиль, — он смотрел на меня умоляюще. — Это мой единственный шанс туда выехать.

Мне стало противно. Я как никто понимал его чувства. Я бы тоже все отдал, чтобы уехать. Но у меня в отличие от Олейника не было разрешения на выезд, поэтому кроме понимания, я чувствовал к нему зависть. Зависть лютую, что даже захотел плюнуть на драгоценности и притащить его в отдел.

Даже сам испугался накрывшего меня наваждения.

Отошел от Олейника и, устало, словно выдоенный досуха, рухнул в кресло. Паршивое состояние. Одно дело задержать Олейника, как преступника, другое, мстить за то, что тот оказался удачливее. Последнее вызывало у меня омерзение. Не такой уж я урод, как некоторые обо мне думают.

Раздражение добавляло еще и то, что я верил Олейнику. Все, что он мне рассказал, было похоже на правду.

С другой стороны — и что? Он все равно совершил преступление. И я знал об этом, когда шел к нему за драгоценностями. Как раз рассчитывал на этом сыграть. И с чего вдруг засомневался?