След в след

По-прежнему занимаемся мы порученными нам государственными делами и руководим общиной единоверцев, но все купцы, приезжающие и уезжающие из Халифата, знают, что угодить нам легче всего, доставив новые сведения о далеких хазарах. Когда несколько купцов, торгующих с Византией, привозят печальную весть о гибели каганата, мы не верим им, потому что знаем, что степи огромны и, раз укрыв в своих просторах гонимый народ, они и в другой раз дадут ему убежище.

Начинается и кончается реконкиста, объединение Испании, инквизиция, пытки, казни, костры; незадолго до указа, изгоняющего евреев из Испании, мы уезжаем. В считанные месяцы мы пересекаем Францию, Германию, переезжаем в Польшу, оттуда в Литву, через Смоленск и Чернигов добираемся до Киева. От тамошних евреев мы узнаем, что, хотя Хазария давно погибла, новгородские купцы изредка торгуют с последним остатком этого народа, живущим где-то в горах Кавказа.

Надежда не оставляет нас, мы снова садимся в ладью и плывем обратно к Новгороду. На половине дороги Моисея, проделавшего весь этот бесконечный путь, сваливает горячка, и через несколько дней он умирает. Его сын Схария приезжает в Новгород один. Он ходит по улицам города и проповедует. Его не трогают — многие считают его безумным. Он учит о справедливости и равенстве, и вскоре множество людей идут за ним. Последователи Схарии есть уже во Пскове, Москве, Твери, говорят, что среди них даже сам великий князь Московский Иван. Через два года Схария умирает, и гонение — вечная тень его народа — настигает его учеников.

* * *

Через год после моего возвращения в Москву я на каком-то родственном обеде — в свое время такие обеды были в нашей семье традицией, за столом собирались по двадцать человек и больше, теперь все это захирело, нас осталось немного, да и видимся мы от случая к случаю — узнал, что дед многие годы едва ли не профессионально занимался русской историей и, главное, некоторые из его работ не были изъяты при обыске и, кажется, сохранились. Все это меня очень заинтересовало, среди родственников было уже известно, что я составляю семейный архив, и мне тут же, за столом, торжественно обещали, что будут немедленно перерыты антресоли, чуланы, кладовки, и если что-то найдется, я сразу это получу. Действительно, спустя неделю двоюродная сестра завезла мне тонкий, отпечатанный еще до войны блокнот с «Заметками» деда по философии истории, которые писались и собирались им почти тридцать лет.

Много позже я получил еще одну его тетрадь с работой по русской истории. Происхождение ее следующее. Накануне ареста он весь вечер и всю ночь провел у своей племянницы, соответственно, моей тетки, где и забыл или намеренно оставил большую толстую тетрадь, которую называл «Дневник-календарь» и без которой его никто никогда не видел. Про эту тетрадь я слышал и раньше. В ней, наполовину исписанной текущими делами, адресами, телефонами, списком неотложных дел, он в тот вечер с другой стороны, с другого конца, но в то же время навстречу первоначальному тексту принялся писать свою «Психологию русской истории». Первое время — это отдельные, не связанные между собой замечания, сделанные торопливым неровным почерком (обычно он писал ясными крупными, почти печатными буквами), часто без согласования слов, с пропущенными окончаниями и многочисленными исправлениями. Потом и написание слов, и фразы, и развитие идеи выравниваются, приобретают определенную последовательность, а местами кажутся даже отделанными.

Записи деда начинаются с соображений самого общего свойства, суть которых сводится к тому, что взгляд, видящий корень основных событий русской истории во внутренних причинах, следует, по-видимому, предпочесть любому иному, так же как при прочих равных следует предпочесть концепцию, признающую органическую связь между до- и послереволюционной Россией. Далее идет несколько отдельных абзацев о том, что построение такой концепции должно начинаться с составления словаря основных понятий русской истории (мифы, цели и смысл, их изменения, взаимодействие, соотношение со средствами, символика, основные темы, идеи, легенды и т.д.). После чего, собственно говоря, и начинается текст.

Близость этих двух работ деда очевидна. «Психология русской истории» целиком — и по подходу, и по строю мысли, и по духу — рождена и выращена «Заметками», поэтому они и пойдут дальше прямо друг за другом, без перерыва. Судить, насколько эти рукописи оригинальны и интересны, конечно, дело специалистов, для меня же их ценность в ином. Мне важно, что это понимание русской истории именно моим дедом. Если он сам, конечно же, стремился понять историю России как таковую, то я через историю России пытаюсь понять его.

ЗАМЕТКИ ДЕДА

Эволюция идеи и ее организация.

а) высказывание идеи (проповедь Христа),