След на афганской пыли

– Если ФСБ имеет против вас обоснованные претензии, – он вскинул ладонь, не давая Бортоховой возразить, – мне не важно какие, то вас Соединенное Королевство выдаст России без всяких угрызений совести. Вы не Березовский, не Закаев и даже не Литвиненко. Сделает маленький дружественный жест. За вас ведь некому заступиться?

– Я одна, совсем одна… – хныкала Бортохова, – сделайте же что-нибудь.

– Я пытаюсь минимизировать ваши потери. Образумить вас. Если вы все же решите просить политического убежища в Британии, то учтите, и это вам зачтется на родине. Со всеми вытекающими… так что решайте сами.

Дуглас демонстративно отошел в сторону, освобождая Ольге дорогу к вертолету, в который уже садились сотрудники МЧС. Бортохова закрыла лицо руками, ее тело сотрясал плач.

Майор Лавров стоял у невысокого трапа, сброшенного из люка вертолета, и прощался со спасенными им людьми. Пожимал руки, улыбался, кивал, желал счастливой дороги. Мариам Воронцова подошла к нему и благодарно улыбнулась.

– Не знаю, что бы случилось…

– Не надо благодарить, каждый из нас делал свою работу, – примирительно сказал Батяня и пожал тонкую женскую руку.

– Мы сейчас улетаем, – женщина прижимала к себе сына, будто боялась, что он вот-вот исчезнет, – не знаю, может, это и не имеет значения, но… Миша, расскажи, что ты слышал.

Мальчишка не по-детски серьезно глянул на майора ВДВ и принялся рассказывать то, что ему довелось услышать в пещерном городе, когда он прислуживал Абу Джи Зараку и важному иранцу. Комбат слушал внимательно, щурился, не перебивал. Мальчишка замолк.

– Говоришь, главный талиб договорился с ним, что уйдет в Иран?

– Я так понял. Так они говорили.

Лавров спохватился:

– А на каком языке они говорили? Как ты все это понял?

Мариам улыбнулась, погладила сына по голове:

– Я с самого его рождения стараюсь хоть пару часов в день говорить с ним по-арабски. Этот язык для нас, мусульман, то же самое, что для западных европейцев – английский. Кое-чему он научился. Говорит плохо, но понимает все.

Батяня все еще сомневался:

– Почему никто из ваших товарищей по несчастью не сказал мне, что он знает арабский?

– Извините, – замялась Мариам, – но вы, русские, очень настороженно относитесь ко всему, что связано с исламом. Вот мы и не афишировали. Даже на работе у меня никто об этом не знает.

– Дураков везде хватает, – расплылся в улыбке Лавров, – и среди русских, и среди татар.

– Даже не знаю, где их больше. Иногда свои более подозрительны, чем московские.

– Не знаю, помогли вы мне или осложнили жизнь… – задумчиво проговорил комбат. – Давай, до встречи, – и он протянул мальчишке руку, – из тебя получится хороший разведчик.

Сотрудники МЧС уже скрылись в чреве вертолета. Все, кроме Бортоховой. Медик стояла и не решалась сделать шаг к трапу. Лавров вздохнул, подошел к ней.

– Я не слышал того, что ты говорила британцу. Если потом будут проблемы, можешь рассчитывать на меня.

Женщина смотрела на майора и все еще не верила, что ей желают добра.

– Я же виновата. Чагин погиб из-за меня.

– На войне каждый оставшийся в живых обязан кому-то жизнью. Мы все живем вместо погибших.

Лавров приобнял Бортохову и сам подвел ее к трапу. Британский сержант уже нетерпеливо тянул руку, чтобы помочь ей подняться на борт. Медик нерешительно поставила ногу на ступеньку.

– Все правильно, – подбодрил ее Батяня, – кто из нас не совершает ошибок?

– Я многое поняла за эти дни, – тихо, так, чтобы слышал только Лавров, сказала Бортохова и, уже не оборачиваясь, скрылась в вертолете.

Британский сержант торопливо отдал честь. Козырнул и комбат. Люк закрылся. Батяня отошел и дал знак, что можно взлетать. Глухо взвыли турбины. Медленно сдвинулись лопасти и вскоре превратились в серый полупрозрачный диск. Ветер валил с ног, сек лицо и руки песком. Но майор не отходил, стоял, прикрыв голову локтем. Шасси медленно оторвались от каменистой земли. Машина мастерски развернулась в воздухе и устремилась навстречу заходящему солнцу. Пилот спешил, ему следовало до заката прибыть в Кабул.

Лейтенант Авдеев дождался, когда отдалится вертолет, и негромко кашлянул за спиной у Батяни.

– Чего тебе?

– Она, конечно, дура, но баба не вредная, – подвел черту под темой Бортоховой Авдеев. – Теперь нам всего и делов – добраться до узбекской границы. По сравнению с тем, что было, это – просто увеселительная прогулка.

Майор сдвинул брови, он не разделял радужного настроения своего заместителя.

– Нам указано четкое время, когда мы должны прибыть на узбекскую границу? – В вопросе чувствовался подвох, ведь Лавров и сам знал точный ответ.

– Нет, – несколько растерянно отозвался Авдеев, – если опоздаем в пределах разумного, никто и слова не скажет.

Лейтенант смотрел на север, будто мог различить за горизонтом границу с Узбекистаном, за которой всех их ждала дорога домой. На его лице была счастливая, но немного грустная улыбка, как у каждого военного, узнавшего, что война закончена.

– Значит, можно и не сильно спешить, – многозначительно произнес Батяня.

– Тут хоть и тепло, но далеко не курорт, – насторожился Авдеев, – вы это о чем?