След хищника

Она взволнованно встала, бесцельно обошла кухню и вышла за дверь. Я тут же пошел за ней и нашел ее на полдороге к «Лендроверу». Она остановилась в нерешительности.

— Идите же, — сказал я, — садитесь.

Я вопросительно показал стоявшей в отдалении Попси на «Лендровер».

Она кивнула. Ключи были в зажигании. Я сел за руль и подождал, пока Алисия заберется в машину и сядет рядом со мной.

— Это глупо, — сказала она.

Я покачал головой, завел мотор и поехал по той же дороге, по которой мы ехали три дня назад к тишине, широкому небу и голосам птиц.

Когда я остановился и выключил мотор, Алисия, словно защищаясь, сказала:

— И что теперь? Я даже не могу... плакать.

— Пройдитесь, посмотрите, не захочется ли вам поплакать, а я могу подождать здесь.

Не глянув на меня, она сделала, как я сказал, — выскользнула из «Лендровера» и пошла прочь. Ее хрупкая фигурка становилась все меньше и меньше, но она по-прежнему оставалась на виду. Через довольно долгое время она повернулась и медленно пошла обратно. Остановилась у открытого окна машины. Глаза ее были сухи.

— Не могу. Бесполезно, — спокойно сказала она. Я вышел из машины и встал рядом с ней на зеленой траве.

— Что заставляет вас чувствовать себя в ловушке при занятиях в группе? — спросил я.

— Это вам Попси сказала?

— Нет. Она просто сказала, что вы не хотите ездить в группе.

Она оперлась на крыло «Лендровера» не глядя на меня.

— Чушь какая-то, — сказала она. — Не понимаю, почему. В пятницу я уже оделась было для езды. Я хотела... но меня вдруг всю скрутило. Я не могла дышать. Хуже, чем перед моими первыми большими скачками... но что-то вроде этого. Я спустилась, но стало только хуже. Потому я сказала Попси, что у меня болит голова... Это было почти правдой. Вчера то же самое. Я даже спуститься не смогла... я чувствовала себя такай жалкой, но я просто не могла...

Я подумал, затем сказал:

— Начните с подготовки. Подумайте об одежде для скачек. О скаковых лошадях. О езде по улицам. Подумайте обо всем отдельно, по очереди, а затем скажите, при какой мысли вы начинаете чувствовать... что вас скручивает.

Она с сомнением посмотрела на меня, моргнула несколько раз, словно проворачивала все это в голове, затем покачала головой.

— Сейчас я этого не чувствую. Не знаю, что это... я подумала обо всем. Эти парни... — Последние слова прозвучали словно через силу. Словно вырвались из глубины души.

— Парни?

— Парни.

— Что — парни?

— Их глаза, — с тем же надрывом произнесла она.

— Если вы поедете в хвосте, они не увидят вас, — сказал я.

— Я думаю об их глазах.

Я посмотрел на ее встревоженное лицо. Ей нужна профессиональная помощь, а не здравый смысл любителя.

— Почему глаза? — спросил я.

— Глаза... — она говорила громко, словно сами слова требовали ожесточенности, — они смотрели на меня. Когда я спала. Я знаю. Они входили и смотрели.

Алисия внезапно повернулась к «Лендроверу» и на самом деле пнула шину.

— Они приходили. Я знаю. Ненавижу... ненавижу... я не могу выносить... их глаза.

Я обнял ее и прижал к себе.

— Алисия... Алисия... Это же все пустяки... Ну и что, что смотрели?

— Я чувствую себя грязной... липкой...

— Как изнасилование?

— Да.

— Но ведь...

Она молча решительно покачала головой.

— Откуда вы знаете, что они заходили?

— По «молнии», — ответила она. — Я говорила вам, что я запомнила каждый стежок в этой палатке... Я знаю, сколько зубчиков в «молнии». Иногда она была открыта на несколько зубцов выше, чем обычно. Они открывали «молнию» и заходили... и застегивали ее на разном уровне... на шесть-семь зубчиков выше, на десять ниже...я боялась этого.

Я стоял, обнимая ее, и не знал, что и сказать.

— Я старалась не обращать внимания. Но мне снилось... — Она осеклась, затем закончила:

— Мне снились глаза.

Я погладил ее по спине, стараясь утешить.

— Расскажите мне, что еще вам невыносимо, — попросил я.

Она так долго стояла, уткнувшись носом мне в грудь, что я уж начал было думать, что это все, но наконец с какой-то холодностью в голосе она заговорила:

— Я хотела понравиться ему. Хотела ему угодить. Я говорила папе и Пучинелли, что у него был холодный, голос... но это было... только поначалу. Всякий раз, как он приходил с микрофоном, чтобы записать мой голос, я... подлизывалась... — Она помолчала. — Я... ненавижу себя. Мне было омерзительно... ужасно... невыносимо... стыдно.

Она замолчала. Просто стояла и молчала. Немного погодя я, сказал:

— Очень часто похищенным начинают нравиться их похитители. В этом нет ничего необычного. Просто человек не может жить без хоть какого-то дружеского участия. В обычных тюрьмах между охранниками и заключенными складываются определенные дружеские отношения. Когда захватывают группу заложников, некоторые из них сближаются с захватившими их террористами. Иногда заложники упрашивают освободивших их полицейских не причинять зла похитителям. Вы не должны обвинять себя в том, что вы хотели расположить к себе человека с микрофоном. Это нормально. Обычно. А он... как он реагировал?

Она сглотнула.

— Он называл меня... милая девочка.