След хищника

Мы ездили вверх-вниз по улицам близ вашингтонского собора, просто любуясь архитектурой старые обширные дома с изморозью белых перил, живые дома, в которых жили молодые семьи. На каждом крыльце стояло несколько тыкв в честь Хэллоуина.

– Это еще что? – спросила Алисия, указывая на огромные ухмыляющиеся овощи на ступеньках у каждой входной двери.

– Четыре дня назад был Хэллоуин, – сказал я.

– Ой, да! Дома такого не увидишь.

Мы проехали «Риц-Карлтон» на Массачусетс-авеню и остановились там, оглядывая мирный отель с голубыми навесами, откуда так бесцеремонно похитили Моргана. Мы припарковались у Дюпон-серкл, а потом поехали назад к центру. Большая часть города была построена радиально, как Париж. Это выглядит изящно, но такая застройка очень способствует тому, чтобы потеряться в городе – мы несколько раз за этот день проходили одним и тем же путем.

– Он такой большой, – вздохнула Алисия. – Такой ошеломляющий. Я прямо не знаю, куда идти.

– Мы и так достаточно посмотрели, – согласился я. – Проголодалась?

Уже было половина четвертого, но в отеле «Шериатт» время ничего не значило. Мы поднялись в мой номер на двенадцатом этаже безликого, огромного суетливого небоскреба и заказали вина и салат из авокадо с креветками в комнату. Алисия лениво развалилась в одном из кресел и слушала, как я звоню Кенту Вагнеру.

– Понимаешь ли ты, – резко спросил он, – что все, черт его дери, население Северной Америки проезжает через Вашингтон и что список сданных домов может оказаться длиннее моста через Потомак?

– Надо искать дом без тыкв, – сказал я.

– Что?

– Ну, если бы ты был похитителем, стал бы ты вырезать рожицы на тыквах и выставлять их на порог?

– Думаю, нет. – Он еле слышно хмыкнул. – Это же англичанином надо быть, чтобы додуматься до такого.

– Ага, – отозвался я. – Сегодня вечером я буду в «Шериатте», а завтра на скачках, если я вам нужен.

– Понял.

Я позвонил в «Либерти Маркет», но в Лондоне ничего особенного не произошло. Коллективное возмущение членов Жокейского клуба висело голубым туманом над Портмен-сквер, сэр Оуэн Хиггс уехал на уикэнд в Глостершир, Хоппи из «Ллойдз», как говорили, весело улыбается, словно советует всем страховаться от похищения, чего Жокейский клуб не сделал. А кроме этого, ничего.

Принесли еду, и мы съели всего где-то весом с жокея, затем Алисия отодвинула тарелку и, глядя на свой бокал с вином, сказала:

– Думаю, настало время решать.

– Только для тебя, – мягко сказал я. – Да или нет.

По-прежнему не поднимая глаз, она спросила:

– А если... нет... это будет принято?

– Будет, – серьезно ответил я.

– Я... – она глубоко вздохнула, – я хочу сказать «да», но я чувствую... – Она осеклась, затем начала снова:

– Со времени похищения... мне кажется, что я не хочу... я думала о поцелуях, о любви – и ничего... Я пару раз выезжала вместе с Лоренцо, и он хотел поцеловать меня... его губы показались мне резиновыми. – Она настороженно посмотрела на меня, желая, чтобы я понял. – Много лет назад я была страстно влюблена, мне тогда было восемнадцать. Но любовь не пережило и лета. Мы просто оба выросли. Но я знаю, на что это похоже, знаю, что я должна ощущать, чего я должна хотеть... а сейчас этого чувства нет.

– Алисия, милая... – Я встал и подошел к окну, понимая, что для этой битвы у меня сил не хватит. Ведь есть предел самоконтролю, и сейчас я сам желал теплоты.

– Я правда искренне люблю тебя, – сказал я и понял, что голос мой вдруг стал на октаву ниже.

– Эндрю! – Она вскочила и подошла ко мне. Заглянула мне в лицо и, несомненно, увидела в нем непривычную беззащитность.

– Ладно, – сказал я с вымученной легкостью и изобразил улыбку. Эндрю – неколебимая опора...

– Время есть. Выигрывай скачки. Ходи по магазинам. Машину водишь?

Она кивнула.

– На это всегда требуется время, – сказал я. Я обнял ее и поцеловал в лоб. – Когда резина снова станет губами, скажи мне.

Она припала головой к моему плечу и прижалась ко мне, ища помощи, как прежде. На самом деле это мне сейчас нужны были объятия, ласка и любовь.

Она скакала на следующий день – звезда на собственном небосводе.

Ипподром шумел, толпа напирала, крики, пари, приветствия. Трибуны были забиты. Чтобы добраться до чего-нибудь, приходилось буквально промыливаться сквозь толпу. Мне поставили штамп на руку, проверили, записали фамилию и поставили галочку. И Эрик Рикенбакер деловито пригласил меня на свой самый замечательный день в этом году.

В президентской гостиной, недавно до того пустой, что в ней аж эхо гуляло, теперь было полным-полно восторженно щебечущих гостей. Звенел в бокалах лед, туда-сюда ходили официантки с серебряными подносиками, а на огромном столе стояло крабовое печенье для любителей.

Там был и Паоло Ченчи вместе с четой Гольдони и Луккезе. Все они сидели за одним столом, и вид у них был взволнованный. Я взял с подноса бокал вина и подошел к ним поздороваться и пожелать всего наилучшего.

– Брунеллески лягнул конюха, – сказал Паоло Ченчи.

– Это плохо или хорошо?

– Никто не знает, – ответил он.

Я проглотил смешок.

– Как Алисия?

– Волнуется куда меньше, чем остальные.