Славно, славно мы резвились

Воронок от бомб глубже 12 футов я лично не видел. Одна, напротив какого-то из домов в Гринвиче (обрыв в записи, вызванный авианалетом; продолжение – 11.9.40) не превышала диаметром воронок, оставленных в Испании разрывами 150-миллиметровых снарядов. Грохот в целом стоит страшный, но все же не такой сокрушительный, как от гигантских бомб, разрывы которых я видел в Уэске[179]. Если оставить в стороне «бомбы-трещотки», мне часто приходилось слышать свист бомб – для этого надо находиться как максимум в миле от того места, где они сброшены, – и следующий за ним не такой уж оглушительный взрыв. В целом я прихожу к выводу, что немцы сбрасывают бомбы небольшого веса. Те, что вызвали наибольшие разрушения в районе Старой Кентской дороги[180], имели на удивление различный эффект. От одного небольшого дома могла остаться груда камней, а от соседнего только щепки отлетели. То же самое с зажигательными бомбами: внутренняя часть дома может выгореть дотла, а стены едва задеты.

Большая проблема – бомбы замедленного действия, но с ними вроде научились справляться: определяют место падения и эвакуируют жителей близлежащих домов до предполагаемого момента взрыва. По всему Южному Лондону, сбиваясь в кучки, угрюмо бродят люди с чемоданами и тюками в руках – то ли потерявшие в результате налетов крышу над головой, то ли, чаще, временно эвакуированные.

Более или менее серьезно пострадавшие объекты: доки, где 7–.9.40 полыхал гигантский пожар, Чипсайд – 9.9.40. Английский банк: задет осколками (воронка от бомбы примерно в пятнадцати футах от здания). Осколками повреждено и здание военно-морского колледжа в Гринвиче. Сильные разрушения в Холборне[181]. Товарный склад в Мэрлебоне. Полностью разрушен кинозал в Музее мадам Тюссо[182]. Еще несколько крупных пожаров, повреждены газовые магистрали и линии электропередачи, перебои в работе общественного транспорта, перекрыто на несколько дней движение по Лондонскому и Вестминстерскому мостам, повреждения на железных дорогах, в результате чего было на день или два остановлено движение поездов. Задета электростанция где-то в Южном Лондоне – полдня не ходили трамваи. Говорят о больших разрушениях в Вулвиче[183], и, судя по столбам пламени и дыма, 7.9.40 на одну, а то и больше нефтяных цистерн в районе устья Темзы упала бомба. Перебои с доставкой молока и корреспонденции, газеты чаще всего выходят на несколько часов позднее обычного, 10.9.40 закрылись все театры (кроме «Крайтерион»[184], расположенного под землей) и, кажется, кинозалы.

Большую часть минувшей ночи провел в общественном бомбоубежище – загнали туда свист и грохот бомб, рвущихся совсем неподалеку с интервалом в четверть часа. Очень неудобно – слишком много народа, хотя само помещение оборудовано неплохо, есть электричество, работают вентиляторы. Люди, в основном пожилые рабочие, ворчат, что, мол, сидеть жестко и ночь никак не кончится, но пораженческих разговоров не слышно… Нынче каждый день с наступлением сумерек у входа в убежище выстраиваются очереди людей с постельными принадлежностями. Те, что пришли раньше, захватывают места на полу и, наверное, более или менее удобно устраиваются на ночь. Оставляя в стороне дневные налеты, бомбят более или менее регулярно с восьми вечера до половины пятого утра, то есть от сумерек до рассвета.

Надо полагать, трех месяцев беспрерывных, одной и той же силы – как в минувшие четыре ночи – бомбежек достаточно, чтобы подорвать моральный дух любого. Но вряд ли кому-нибудь под силу продолжать столь мощные налеты в продолжение трех месяцев, особенно если по тебе тоже бьют.

12.9.40

С началом регулярных бомбежек, стало заметно, что люди гораздо охотнее, чем прежде, заговаривают на улицах с незнакомцами… Столкнулся нынче утром с молодым человеком лет двадцати, в грязном комбинезоне, похож на автомеханика. Выглядит совершенно подавленным, насчет исхода войны настроен мрачно, потрясен видом руин, которые видел в Южном Лондоне. Говорит, Черчилль приехал осмотреть район близ «Слона»[185], подвергшийся бомбардировкам, и, пройдясь по улице, где из двадцати двух домов двадцать были разрушены, сказал: «Могло быть хуже». Молодой человек: «Услышал бы от него такое своими ушами, мерзкую шею его свернул». О ходе войны говорит с пессимизмом, думает, что Гитлер наверняка одержит победу и сделает с Лондоном то же, что сделал с Варшавой. С горечью поминает людей в Южном Лондоне, оставшихся без крова. Живо подхватил мои слова о том, что их можно было бы расселить по домам, пустующим в Уэст-Энде. Считает, что все войны ведутся ради выгоды богатых, но согласен со мной в том, что нынешняя война, вполне возможно, кончится революцией. При все этом антипатриотом его никак не назовешь. Угрюмое настроение частично объясняется тем, что за последние шесть месяцев он четырежды пытался поступить на службу в авиацию и всякий раз получал отказ.