Славно, славно мы резвились

Легко заметить, как нечто являющееся – или могущее являться – описанием повседневной действительности соскальзывает в сферу чистого сновидчества. Нет нужды вдаваться в метафизические дискуссии по поводу смысла понятия «действительность». Суть заключается в том, что в данном случае слова вторгаются в сферу, каковая на самом деле принадлежит кинематографу. Любой из фильмов про Микки-Мауса подрывает основы здравого смысла с большей яростью, нежели когда-либо написанная книга, но именно благодаря визуальному образу его, этот здравый смысл, можно распознать. Попытайтесь изобразить то же самое в словах, и у вас ничего не получится; более того, вас и слушать-то никто не будет. Дело в том, что, отлетая слишком далеко или, скорее, слишком надолго от повседневности, где дважды два равняется четырем, написанное слово утрачивает свою силу. Стремление придать словесную форму своим грезам вполне ясно обнаружилось в предшествующей книге Генри Миллера, и, кажется, он и дальше движется в том же направлении, используя свой удивительный дар слова, позволяющий ему без малейших усилий либо сбоев переходить от реальности к фантазии и от нечистот к ангелам. С формальной точки зрения новая книга представляет собой шаг вперед сравнительно с предыдущей. В своих худших образцах его проза может быть невыразительна и избыточно ритмизована, как в вышеприведенном фрагменте, но в лучших она удивительна. По обыкновению, я лишен возможности цитировать эти лучшие образцы из-за ненормативной лексики, но если вам попадется в руки экземпляр этого романа, обратите внимание ну хотя бы на страницы с 50-й по 64-ю[80]. Это такая проза, при чтении которой я чувствую, что готов произвести салют из двадцати одного орудия.

Образцы хорошей прозы можно встретить и в последнем по времени томе Пингвиновской библиотеки. «Путешествие в Индию» – отнюдь не безупречный роман про эту страну, но явно лучший из тех, что ему предшествовали, да, наверное, и из тех, что могут за ним последовать, ибо лишь благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств человека, способного написать хоть сколько-нибудь приличный роман, можно заставить пробыть в Индии достаточно долго, чтобы проникнуться ее атмосферой.

Я был слишком молод для того, чтобы участвовать в Первой мировой войне, так что мои соображения на сей счет никакой ценности не имеют, но «Смерть героя» всегда казалась мне лучшей из английских книг о войне, по крайней мере, в жанре романа. Кажется, советское правительство придерживалось той же точки зрения, давая разрешение на публикацию этого романа в русском переводе. О жизненной силе книги свидетельствует то, что реалистические описания батальных сцен не слишком резко контрастируют с нелепыми бурлесками первой части.

Роман «Джунгли» хорош, если вы цените в литературе факты – а в том, что эти факты достоверны, можно быть уверенным хотя бы потому, что на Эптона Синклера никто еще не подал в суд за клевету.

Напротив, «Вольные хлеба», как и все остальные книги Монтегю, утомительны и пусты. Это один из тех «очаровательно остроумных» писателей, у которых, как у шипучки, нет вкуса, зато много пузырьков.

«Спичку» я цитировать не буду, приведу только вынесенные на суперобложку строки из письма, адресованного автору покойным профессором Сейнтсбери: «Позвольте поздравить вас с публикацией «Спички». Давно я уже не получал такого удовольствия от чтения». Курсив мой. Прошу обратить внимание на то, что Сейнтсбери был, наверное, едва ли не самым читаемым в Европе автором. Таким образом у вас появляется возможность увидеть, что происходит с профессорами литературы, когда они столь легкомысленно высказываются о современных книгах.

«Нью инглиш уикли», 24 сентября 1936 г.

Джон Голсуорси, «Впечатления и рассуждения»

Джон Голсуорси был выпускником Хэрроу[81] со слишком тонкой кожей, и к концу жизни она сошла и сменилась новой. Вообще-то, дело это вполне заурядное, но в данном случае представляющее интерес из-за того, что сумрачные видения, посещавшие Голсуорси в ранние годы жизни, придают его книгам бесспорную мощь.