Сладкая жизнь

Теряя своих лучших, во всяком случае — самых предприимчивых сынов, Брайтон все стремительней (если это возможно) погружается в спячку. Но хоронить Брайтон рано. Он просто перешел в другую стадию своей жизни: от молодости с ее жестокой неразборчивостью в целях и средствах к бодрой старости, лишь слегка тронутой тленом и запустением.

Если здесь уже не живут, то сюда еще возвращаются. Своими глазами я видел, как у магазина «Фиштайн» остановился «роллс-ройс», из которого, сверкая алмазами и коленями, выпорхнула невероятная блондинка с соленым огурцом в зубах.

Вот так, наверное, из Лас-Вегаса в Сицилию приезжают «крестные отцы» с детьми или секретаршами, чтобы отведать настоящей поленты и распить бутылку «Марсалы» с начальником городской полиции.

Утратив живость чувств, Брайтон сохранил в неприкосновенности свой облик. Он законсервировал дух первых поселенцев: и пыль на окнах, и наивная клеенка в горошек, и подогретые котлеты — все это лишь подчеркивает аутентичность этого загадочного места: именно так здесь все начиналось. Даже мясорубки Харьковского завода металлоизделий, даже нитки мулине, даже кепки-аэродромы — по-прежнему можно купить все в том же закутке у пляжа.

Третью волну связывает с Брайтоном ностальгия. Ностальгия не дает закрыться ресторанам и магазинам. Ностальгия собирает щедрую дань с профессоров и магнатов, которые рано или поздно совершают паломничество к брайтонским пенатам.

Оказалось, что достаточно выгодно вкладывать деньги в эфемерную причуду — в воспоминания о первых днях американской жизни, об эмигрантском тамбуре Брайтон-Бич.

* Самой необходимой достопримечательностью Брайтон-Бич является, конечно же, «бордвок» — длинная прогулочная эспланада вдоль того изрядного отрезка Атлантического океана, который заменяет местным жителям Черное море.

* Самая интересная часть того весьма стандартного русского обеда, которым вас угостит любой брайтонский ресторан, — музыкальная программа. Так, несколько лет назад по бруклинскому общепиту прокатилась эпидемия любви к Белой гвардии, о которой заразительно пели любимцы местной эстрады. Об этом ресторанном курьезе написал стихи летописец третьей волны Наум Сагаловский:

Красиво живу я. Сижу в ресторане —
Балык, помидоры, грибочки, икра,
А рядом со мною — сплошные дворяне,
Корнеты, поручики и юнкера.
Погоны, кокарды, суровые лица,
Труба заиграет — и с маршем на плац
Корнет Оболенский, поручик Голицын,
Хорунжий Шапиро и вахмистр Кац…

* Самым экзотическим развлечением — особенно если учесть, что Брайтон-Бич пока еще в Америке, — является русская баня с бассейном, с веником и селедкой, которой закусывают, не одеваясь. Здесь можно увидеть много странного — например, компанию пресыщенных бостонских интеллектуалов, которые на моих глазах выпили бутылку «Курвуазье», не слезая с верхней полки.

Письма с американского Юга

Как каждый пришелец из Старого Света, я часто задавал себе вопрос: где настоящая Америка, где ее родина, где она живет в не разбавленном такими же, как я, чужаками, экстракте?

На Юге — подсказывала ответ американская литература, на Юге — в стране Марка Твена, Фолкнера, Фланнери О’Коннор. В каждой стране ядро там, где литература гуще, сказал я себе и отправился на юг.

Пока вы не пересекли линию Мэйсон — Диксон, границу штатов Пенсильвания и Мэриленд, юг можно писать с маленькой буквы — это всего лишь сторона света, но за этой чертой вы оказываетесь на том Юге, где уместна только заглавная литера. Здесь уже все свое: еда — никакого хлеба, зато 160 сортов кукурузной муки, язык — без костей, одни гласные, флаг — старинное знамя южан с одиннадцатью звездами, по числу рабовладельческих штатов, объединившихся в конфедерацию во время Гражданской войны.