Слабак

– Тогда ты отправил меня к проститутке. Помнишь, зачем так сделал?

– Что? – удивился он. – О чём это ты? Ничего такого не делал.

– Нет, делал.

– Ты, наверное, путаешь меня с кем-то другим.

Его сонный голос звучал невнятно.

– Нет, это точно ты. Помнишь: дал деньги и адрес, и всё устроил за меня. Я тогда пришёл к тебе в офис в Пан-Ам Билдинг. Так всё-таки что заставило тебя поступить так? – настаивал я.

– Да что ты такое говоришь? – буркнул отец скорее растерянно, чем раздражённо.

– Ты отправил меня к ней, потому что беспокоился о моём весе? Или потому, что волновался, не стану ли я геем, – хотел меня таким образом исправить? Или просто подумал, что это правильный поступок для отца? А почему тогда не послал Тима или Дэнни? – стал допытываться я, давая отцу возможность выбора ответа.

– Никогда я не переживал, что ты можешь стать геем. Тогда же ты, кажется, уже встречался с девушкой? Так что точно не гей, не так ли? – начал невнятно мямлить он.

Держа отца за руку, я сделал паузу, подумав, что ему, возможно, понадобится больше исходной информации, чтобы всё вспомнить.

– Вспомни, папа. Мне было четырнадцать, я учился последний год в Адамсе. Там один учитель придирался ко мне. Помнишь толстого учителя латыни Макэнери, что сидел на мне? Ты пытался защитить меня от него или от других подобных хулиганов? Ты точно уверен, что не помнишь всего этого? Ты же назначил мне встречу с проституткой и дал стодолларовую купюру. Думал, что, отправив меня к ней, обезопасишь меня «на будущее»? Ты точно уверен, что не помнишь этого?

– Уверен! – он потряс головой. – Настолько, насколько вообще в чём-либо бываю уверен.

– Хорошо. Но ты же помнишь, как беспокоился о том, какой я худой? Помнишь, готовил мне шоколадные коктейли и заставлял делать бесчисленные упражнения: подтягивания, отжимания, прыжки? А тех сумасшедших врачей, к которым ты водил меня? Тех, что насоветовали мне гормоны роста?

– Джон, извини, но я просто не помню ничего из этого. Всё исчезло. В голове пустота. Но я тоже выглядел очень худым в детстве.

– Знаю, ты показывал нам фотографии. Так что же натолкнуло тебя на мысль сделать подобное со мной? – не унимался я.

– А что сделать? – казалось, искренне не понимал отец.

– Отправить меня к проституткам.

– Хм. Можешь повторять это хоть сто раз, но это не заставит меня вспомнить то, чего я не в состоянии вспомнить.

Наступила короткая пауза, которая, как я понял, означала, что он ищет исчезнувшие воспоминания в своём затуманенном сознании.

– Ну, если ты так настаиваешь, что такое действительно произошло, то я тебе верю, хорошо? А теперь давай спать! – в его голос вкралась нотка раздражения.

Стало понятно, что отцу больше нечего добавить. Откровения не последовало, и рассчитывать на него не приходилось. Элементы догадок, теорий, скрытых мотивов и прочие подобные домыслы могут появляться или исчезать – но единственный в мире человек, способный их подтвердить или опровергнуть, не может или не хочет этого сделать.

Я крепко сжал его руку.

– Приятных снов, – произнёс он, как и всегда, а затем отвернулся от меня.

Я сидел в гостиной и смотрел на реку. Лунный свет пробивался к ней сквозь листву. В голове кружились воспоминания о том томительном времени – как о могущественном городе, который когда-то был столицей империи. Свою мощь и влияние он получил благодаря завоеваниям, а не просвещению или справедливости. Теперь он заброшен, но всё ещё незыблемо высится где-то посреди пустыни. Хотя во дворах уже ни детей, ни собак. И всё живое уничтожено. Оставшиеся руины не внушают ни страха, ни уважения. В них нет больше той силы, которая могла бы разрушить что угодно. Или кого угодно испугать. Имперский город утратил способность вести войну и угнетать, а других ценностей, которые могли бы его оправдать, у него теперь не осталось. Его триумфы и поражения, устрашающая сила, произвольная жестокость и безрассудство, а также отчаяние, пришедшее вслед за ними, – всё исчезло. Остались лишь рухнувшие стены и башни – бледная память о некогда грозном царстве.

Лоскуты света, падавшего на реку, казались реальнее тех далёких событий. Время ничего не лечит, но лишь разрушает то, что построено раньше. Оно раскачивает несущие балки и гноит их. Оно сгибает гвозди. Гравитация берёт своё, разбирая всё на кусочки. А когда это происходит, то остаётся одна лишь память.

Результат течения времени – частичное, невольное прощение. Сделанное отцом не отменить, но рана затянулась, и осталась лишь смутная печаль: по кажущейся справедливости отца, считавшего, что нечто необходимо сделать для своего сына. И горькое недоумение от того, как отчаянно я пытался преодолеть последствия.

В руинах города чувствовался какой-то покой – бесплодный и пустой, но всё же покой. И в этом месте успокоения, достигнутого лишь после испытаний и поисков, меня окружала трепещущая новая жизнь, в росте и цветении которой я принимал участие.