Весной отогретая солнцем гусеница на время возобновляет свои странствия. Однако, если ее сейчас извлечь из домика, она и не попробует сооружать новый, никакой строительный материал больше не воодушевляет психею. Зима бесследно унесла с собой былое умение строительницы, но зато дала полный простор талантам ткачихи.
Удовлетворив голод, накопив в железах запас шелка, гусеница принимается готовить себе плащ. Раздетая, среди разбросанного вокруг строительного материала, психея не обращает ни на что внимания. Она делает то, что ей положено: подбивает тканью жилище, фактически не существующее. Работа эта бесполезна, напрасна, психею ждет неизбежная гибель.
Так же сфекс запечатывал в опытах опустошенные гнезда, так же пелопей возводил кров над местом, где когда-то строил ячейки.
Подобно водному потоку, который не поднимается в гору и не возвращается к своему истоку, насекомое не возвращается к предшествующим действиям, заключает Фабр: что сделано, то сделано и не повторится.
…После полудня, бледный, с обострившимся лицом, покидает исследователь лабораторию.
Фабр часто говаривал, что люди, судя по их зубам и желудку, должны быть не плотоядными, а плодоядными. Сам он нередко ограничивается горстью сушеных винных ягод, фиников или свежими фруктами. Некоторых блюд он определенно избегал, проявляя даже сентиментальность: жирный паштет из печенки напоминал ему, как он признался в книге «Наши слуги», бедную утку, а воспоминание об утятах было для него всегда памятью о детстве. Зато вино пил неразведенное, предпочитая простое терпкое вино сериньянских лоз всем марочным; не отказывался при случае пропустить стакан согретого вина, а стопкой рома баловал себя ежедневно. Правда, стопка была не слишком большой и всегда единственной.
При всем том он отличал тончайший нюанс в аромате жаркого с чесночной подливкой. Этот талант не сделал Фабра гурманом, однако его соображения о будущем человеческого питания в какой-то мере подсказаны и обостренным вкусом, умением ценить пищу.
Фабр не отказывается даже завтрак и обед превратить в часть своих опытов. Так, он проверил: действительно ли съедобны нимфы цикады, заслужен ли ими античный эпитет «сладчайшие»? Приготовив блюдо по рецепту Аристотеля, Фабр собирает мнения участников дегустации и заключает:
— Чертовски кожистая штука! Жевать от нечего делать — еще куда ни шло, но вообще не стоит тратить время на сбор и приготовление «сладчайшего» лакомства.
Фабр проверил пищевые достоинства не только цикад. Он вместе со всей семьей пробовал и саранчу, взяв под сомнение отзыв одного арабского писателя, утверждавшего, будто саранча представляет прекрасную пищу и для верблюдов, и для человека. Фабр не решает вопроса о верблюдах, но заключает, что людям восторгаться здесь нечем. Другое дело для птицы, особенно домашней. Кто сомневается, пусть вскроет, как это сделал Фабр, сотни птичьих зобов: летом они до отказа набиты останками полевых прямокрылых.
На самом постном лугу, на совсем голых пустырях, обожженных солнцем, ничего нет, кроме кобылки и саранчуков. От них и раздуваются зобы пернатых. Шестиногие прыгуны — это осенняя манна, от которой таким сочным становится мясо птиц. И цесарка, и курица, пирующие на осеннем пастбище, склевывают, конечно, зерно-падалицу, но вместе с ним кобылку и кузнечиков, становясь увесистее, плотнее, жирнее. Куропатки тоже предпочитают этот корм. Фабр вспоминает множество перелетных птах, которые осенью делают в Провансе последнюю остановку перед рывком через Средиземное море. И все, используя привал, нагуливают жир на ребрах благодаря обильному питанию саранчовыми, кузнечиками!
Об этом Фабр думает, лежа на кушетке. С тех пор, как ему перевалило за шестьдесят, он ввел послеобеденный отдых в систему. Иначе трудно подниматься рано. А утренние часы для работы всего ценнее. Минуты же отдыха хороши для размышлений.
Свои соображения о питательных достоинствах саранчовых Фабр сопоставляет с мыслями статьи, напечатанной в только что полученном номере «Тан», и приходит к выводу: саранчовые, что ни говори, все-таки ценны для человека. Они находят для себя корм там, где протянут ноги даже прилежнейшие куры, а в птице, склевывающей саранчовых, насекомые становятся пищей и для людей.
Но не прав ли автор газетной статьи, не появится ли когда-нибудь промышленность, которая с меньшими затратами и большим эффектом будет производить продукты питания? Казалось бы, не Фабру в этом сомневаться после того, как он потерпел поражение в состязании с ретортой. Разве не синтезирован искусственный ализарин, дешевый и превосходящий по качеству мареновые выжимки? И он же сам предвидел эту победу химии.
Однако то красители. Что касается синтеза пищи для человека или для животных, тут Фабр полон неверия. Он записывает: