Читаем Сквозь ад за Гитлера полностью

Часто по ночам спавших будили возвращавшиеся с поста караульные. Услышав как-то сквозь сон шум, я не обратил на него внимания и, перевернувшись на другой бок, заснул. Утром же мне рассказали, что произошло ночью.

Один из офицеров, представившийся лейтенантом Шмидтом, принялся объяснять, что, мол, послан связным из части, расположенной на другом краю села. Упомянутый Шмидт обошел все наши оборонительные позиции, расспрашивал и часовых. По словам очевидцев, он был в немецкой форме, поверх которой был натянут белый маскхалат, а на каске — белый чехол. Немного странный акцент его мог показаться грубоватым, но такой встречается иногда и у офицеров, не говоря уже о рядовом составе. В соответствии с традициями германской армии солдат не имеет права задавать вопросы офицеру, так что и лейтенант Шмидт был избавлен от такой необходимости. В основном вопросы задавал он. Сначала он взял на вооружение безотказный метод — стал отчитывать кого-то из часовых за несоблюдение устава или за подобную ерунду, потом сменил тон на более дружелюбный, даже угостил сигаретами и конфетами. Так он выяснил все относительно снабжения боеприпасами, провиантом, горючим и так далее.

Когда наступило утро, выяснилось, что на другом конце села никакой другой воинской части нет и в помине, как нет и лейтенанта Шмидта. Но, разумеется, было поздно. Подозревали, что он все еще находится в селе, и стали обыскивать все подряд хаты. Допросили местных жителей, даже детей, но все безрезультатно. В том настроении, в котором мы тогда пребывали, мы могли лишь подивиться мужеству и отваге этого человека. На следующую ночь, заступив на пост, я готов был к встрече с ним, втайне надеясь, что свой обход «Шмидт» начнет именно с меня, но, как и следовало ожидать, он больше не появился.

В этом селе мы пробыли еще несколько дней. Все это время нас атаковали советские «тридцатьчетверки», но издали. Что касается наших русских хозяев и их квартирантки, эти нам никак не досаждали. Когда мы понемногу привыкли друг к другу, они вошли в «нашу» комнату и уселись с нами — здесь было теплее. Старушка вечно хлопотала по дому, а старик не упускал случая побаловать нас табачком — чего-чего, а табака у него было вдосталь. Казалось, от его орлиного взора ничего не могло скрыться. Пару раз мы сыграли с ним в шахматы, но меня не покидало ощущение, что он просто играет со мной в поддавки, вероятно, из боязни разозлить немецкого солдата, обставив его в шахматы.

Тане, учительнице, было 26 лет, и, несмотря на явно крестьянский вид и происхождение, являла собой типичный пример советской эпохи, выпестовавшей определенный сорт людей. Перед самой войной она по завершении учебы в Киевском университете приехала в это село по распределению, а когда летом 1941 года пришли наши войска, она оказалась в оккупации. Девушка была крепкого сложения, чуть полновата, с приятным краснощеким лицом и обезоруживающей улыбкой. Темные волосы были собраны в тугой узел на затылке. Глаза у Тани были карие и большие, одеваться она предпочитала в самую что ни на есть простую и даже грубую крестьянскую одежду, что нам было в диковинку. А может, она нарочно старалась произвести впечатление женщины малопривлекательной — так спокойнее. Таня довольно сносно изъяснялась по-немецки, и мы не раз подолгу разговаривали с ней. Я был всегда рад случаю усовершенствовать свой русский, так что мы почти ежевечерне болтали.

Таня продолжала учительствовать, собрав небольшую группу из еще остававшихся в деревне детей. Я даже не знаю, обращалась ли она к германским оккупационным властям за соответствующим разрешением. Мы часто говорили о том, какой красивый город Киев, который мы оба знали. Когда я сказал ей о том, что город сильно разрушен, Таня едва не расплакалась.

— И после этого немцы еще называют русских варварами! — в сердцах бросила Таня.

Но даже тогда я еще готов был верить в то, что славяне и другие восточные народы менее цивилизованны, чем немцы, и по интеллекту уступают им. За эти долгие зимние вечера Таня преподала мне не один урок, ее разносторонние интересы и умение истолковывать учение Маркса просто поражали меня.

Главным из этих уроков, вероятно, было то, что разные люди рассматривают те или иные явления под разным углом зрения, поэтому и приходят к совершенно разным умозаключениям. Стоило мне попытаться направить беседу с ней на такие темы, как политика, идеология или философия — я предпринял не одну такую попытку, — она неизменно отказывалась. То, что у нее имелось свое собственное мнение на этот счет, я не сомневался, а иногда, выслушав мое мнение по какому-либо вопросу, по лицу Тани было видно, что утверждаемое мною коробит ее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вторая Мировая война. Жизнь и смерть на Восточном фронте

По колено в крови. Откровения эсэсовца
По колено в крови. Откровения эсэсовца

«Meine Ehre Heist Treue» («Моя честь зовется верностью») — эта надпись украшала пряжки поясных ремней солдат войск СС. Такой ремень носил и автор данной книги, Funker (радист) 5-й дивизии СС «Викинг», одной из самых боевых и заслуженных частей Третьего Рейха. Сформированная накануне Великой Отечественной войны, эта дивизия вторглась в СССР в составе группы армий «Юг», воевала под Тернополем и Житомиром, в 1942 году дошла до Грозного, а в начале 44-го чудом вырвалась из Черкасского котла, потеряв при этом больше половины личного состава.Самому Гюнтеру Фляйшману «повезло» получить тяжелое ранение еще в Грозном, что спасло его от боев на уничтожение 1943 года и бесславной гибели в окружении. Лишь тогда он наконец осознал, что те, кто развязал захватническую войну против СССР, бросив германскую молодежь в беспощадную бойню Восточного фронта, не имеют чести и не заслуживают верности.Эта пронзительная книга — жестокий и правдивый рассказ об ужасах войны и погибших Kriegskameraden (боевых товарищах), о кровавых боях и тяжелых потерях, о собственных заблуждениях и запоздалом прозрении, о кошмарной жизни и чудовищной смерти на Восточном фронте.

Гюнтер Фляйшман

Биографии и Мемуары / Документальное
Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою
Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Он вступил в войска СС в 15 лет, став самым молодым солдатом нового Рейха. Он охранял концлагеря и участвовал в оккупации Чехословакии, в Польском и Французском походах. Но что такое настоящая война, понял только в России, где сражался в составе танковой дивизии СС «Мертвая голова». Битва за Ленинград и Демянский «котел», контрудар под Харьковом и Курская дуга — Герберт Крафт прошел через самые кровавые побоища Восточного фронта, был стрелком, пулеметчиком, водителем, выполняя смертельно опасные задания, доставляя боеприпасы на передовую и вывозя из-под огня раненых, затем снова пулеметчиком, командиром пехотного отделения, разведчиком. Он воочию видел все ужасы войны — кровь, грязь, гной, смерть — и рассказал об увиденном и пережитом в своем фронтовом дневнике, признанном одним из самых страшных и потрясающих документов Второй Мировой.

Герберт Крафт

Биографии и Мемуары / История / Проза / Проза о войне / Военная проза / Образование и наука / Документальное
«Черные эдельвейсы» СС. Горные стрелки в бою
«Черные эдельвейсы» СС. Горные стрелки в бою

Хотя горнострелковые части Вермахта и СС, больше известные у нас под прозвищем «черный эдельвейс» (Schwarz Edelweiss), применялись по прямому назначению нечасто, первоклассная подготовка, боевой дух и готовность сражаться в любых, самых сложных условиях делали их крайне опасным противником.Автор этой книги, ветеран горнострелковой дивизии СС «Норд» (6 SS-Gebirgs-Division «Nord»), не понаслышке знал, что такое война на Восточном фронте: лютые морозы зимой, грязь и комары летом, бесконечные бои, жесточайшие потери. Это — горькая исповедь Gebirgsäger'a (горного стрелка), который добровольно вступил в войска СС юным романтиком-идеалистом, верящим в «великую миссию Рейха», но очень скоро на собственной шкуре ощутил, что на войне нет никакой «романтики» — лишь тяжелая боевая работа, боль, кровь и смерть…

Иоганн Фосс

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии