Читаем Сквозь ад за Гитлера полностью

Хоть и стояла ночь, но было довольно светло из-за снега, а намерзшая на нем корка наста не позволяла противнику бесшумно подкрасться к нам. Около полуночи подошла моя очередь отстоять положенный мне час на посту и следить за тем, чтобы на нас не напали с той стороны, откуда мы пришли. Сменив товарища, который, еще немного и превратился бы в ледышку, я заступил на пост. На прощание он что-то буркнул насчет того, что в пустыне, в «Африканском корпусе» Роммеля, и то было бы, наверное, куда легче. Завернувшись в маскхалат так, что только глаза были видны, я стал напряженно всматриваться в темноту, но ничего не заметил. Было до звона в ушах тихо, разве что время от времени потрескивал от мороза воздух. Подняв голову, я попытался разглядеть сквозь облака звезды. Мысли мои невольно вернулись к смыслу человеческого бытия. Из-за чего мне приходилось терпеть страдания в этом Богом забытом краю? Медленно шагая по снегу, я на мгновение закрыл глаза и представил себе, что мне все снится, что этого на самом деле нет и не может быть. Мысли унеслись в прошлое, перед глазами встали горячо любимые родители, наш теплый, уютный дом, мягкая постель, друзья, с которыми мы играли в футбол долгими летними вечерами, Инга, светловолосая девочка, в которую я был когда-то влюблен, но боялся признаться. Я изо всех сил цеплялся за эти воспоминания, старался представить себе, что сейчас я дома, лежу в своей теплой постели, что снежно-ледяная пустыня вокруг — всего лишь мираж, иллюзия.

Открыв глаза, я вновь окунулся в жуткую реальность — издалека доносился хруст шагов моего товарища, направлявшегося сменить меня — положенный час истек. Доложив сменщику, что, дескать, на Восточном фронте все спокойно, я собрался уходить. Ганс был родом из Рейнской области, жизнерадостный, веселый парень, но теперь при виде его хотелось разреветься.

— Что с тобой? Ты будто в воду опущенный.

— Помнишь, как нам в учебке не терпелось поучаствовать в настоящей операции? А ты тогда думал, что окажешься здесь и что все будет так?

— Нет, не думал. Куда там!

— Но ты орал во всю глотку, как и все мы, так?

— Так.

— Господи, какими же идиотами мы были тогда!

— Верно, а помнишь, как нам вдалбливали в головы, что, мол, сражаться в России — великая честь. Но ведь и тех, кто отмочил такое, за что полагается штрафбат, их ведь тоже посылали в Россию, так?

С этими словами я оставил его на посту и стал пробираться к своим товарищам, дожидавшимся меня за снежным валом. У меня зверски болела голова, ко всему иному и прочему разыгрался понос, обычное явление среди нас, и я с ужасом представил себе, как снова придется сидеть с голой задницей на морозе.

Едва забрезжил рассвет, мы двинулись дальше. По причине недосыпания настроение у всех было премерзкое, и даже ничтожный повод вызывал чуть ли не скандал. Над застывшей на горизонте деревушкой вился дым, и мы не сомневались, что преследовавший нас противник спокойно сидел сейчас в тепле. Дорогая сердцу кляча издохла, поэтому пришлось тащить санки самим, и вскоре мы выбились из сил — колеса нашего противотанкового орудия увязали в глубоком снегу, и вытащить их было адовыми муками. Как ни тяжело было принять такое решение, но пришлось взорвать затвор орудия ручной гранатой и оставить его в таком виде русским.

К нашему величайшему облегчению, несколько дней спустя, тоже утром, в пурге замаячила Морозовская — довольно крупный населенный пункт. Подойдя к артиллеристам, дежурившим на позиции, мы выяснили, что Морозовская — своего рода сборный пункт для всех наших частей и подразделений, пытавшихся с боем прорваться на запад. Мы измотались окончательно, и нам срочно требовался отдых.

Миновав несколько низких хат, лежавших справа, мы вдруг заметили какое-то движение. Скорее всего, все произошло из-за наших натянутых как струна нервов, иначе мы просто не обратили бы на это внимания. Человек шесть-семь перепуганных до смерти девчонок-подростков внезапно выскочили из хаты и побежали, как нам показалось, к карьеру. Именно тот факт, что они не шли спокойно, а неслись во весь опор, и привлек наше внимание. Когда до них оставалось метров триста, наш пулемет монотонно застучал. Послышались крики, и тут одна из девочек рухнула в снег. Остальные тут же бросились к ней, но пулемет продолжал стрелять, и вот еще одна несчастная упала рядом со своей подружкой. Остальные с криком стали разбегаться, и вскоре исчезли из виду, скрывшись в карьере. А мы как ни в чем не бывало продолжили путь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии