Читаем Сквозь ад за Гитлера полностью

Сквозь ад за Гитлера

В конце 1941 года, когда канонир противотанкового артиллерийского дивизиона 22-й танковой дивизии Генрих Метельман прибыл на Восточный фронт, этот воспитанник Гитлерюгенда и убежденный нацист испытывал эйфорию от триумфальных побед вермахта и верил в военный гений Гитлера. Однако вскоре восторг уступил место недоумению, а потом и разочарованию. Война в России слишком сильно отличалась от ярких пропагандистских картинок. И Метельман увидел ее с самой мрачной стороны. Победы сменились катастрофическими поражениями. 22-я танковая дивизия была разбита под Сталинградом. Самому Метельману чудом удалось вырваться из котла. К этому времени он разуверился в нацистском режиме и искренне полюбил русский народ. Несмотря на строжайший запрет, всю войну Генрих Метельман тайно вел дневник — и в окопах Сталинграда, и во время кровопролитной битвы за Крым, и в хаосе отступления через всю Польшу и Германию. Несколько потертых записных книжек стали основой этих уникальных мемуаров. Они позволили автору уже в преклонном возрасте восстановить картины ожесточенных боев и сурового солдатского быта и искренне, в мельчайших подробностях рассказать о том, какими на самом деле были жизнь и смерть на Восточном фронте.

Генрих Метельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное18+
<p>Генрих Метельман</p><p>Сквозь ад за Гитлера</p><p>Введение</p>

Будучи выходцем из бедной рабочей семьи, я с раннего детства был твердо убежден в никчемности собственных мыслей и приучен безоговорочно доверяться мнению вышестоящих и «лучших». Мне и в голову не приходило, что я способен родить на свет заслуживающую внимания идею.

Уже много позже и далеко не сразу мой подраставший тогда сын сумел переубедить меня в этом, поскольку именно он уговорил меня засесть за жизнеописание, чем способствовал пробуждению воспоминаний, тяжким грузом давивших на меня. Но, поддавшись его уговорам, я столкнулся с двумя извечными проблемами — времени и возможности. Работая в низкооплачиваемой должности стрелочника на железной дороге, я был всецело поглощен повседневными заботами о содержании семьи, о том, как урвать для себя лишний сверхурочный час, чтобы свести концы с концами. Но стрелочнику выпадает и немало ночных дежурств, когда под грохот колес мчащихся мимо его будки поездов поневоле вспоминаешь минувшие годы. Отчего бы не взяться за перо и бумагу? Отчего не запечатлеть былое?

Естественно, с желанием увековечить их пришли и сомнения — а стоит ли? Чем, собственно, была моя жизнь? Чередой тоскливых до занудства, отупляющих, лишенных и подобия живой искры бытовых обстоятельств. Так, может, ни к чему и бумагу на них изводить? Тридцатые-сороковые годы запечатлелись в моей памяти как нечто ужасное, и я наверняка имел все основания не ворошить прошлое. Словом, требовался еще один толчок, но в один прекрасный день, преодолев барьер сомнений и осознав, что найдутся те, кто желает прикоснуться к столь нелюбимым мною двум десятилетиям, поскольку жить им в ту пору не довелось, я принялся разворачивать свернутый было и поставленный в угол на вечное хранение ковер воспоминаний.

Несмотря на то что период Веймарской республики выпал на мои детские годы, я довольно отчетливо помню ее бесславный финал. Шесть лет пребывания в гитлерюгенде в конечном итоге пошли мне на пользу, послужив мне отрицательным опытом, так что я, хоть и задним числом, но все же сумел найти надлежащее место и ей, и последующим событиям в историческом контексте. Затем, уже в начале 40-х, наступили армейские годы, три из которых пришлись на Россию. И только взявшись за перо, я осознал, что именно они, вне всякого сомнения, стали самыми решающими в моем духовном становлении и одновременно самыми трагическими. Это были годы неописуемой тоски, страданий, лишений, разочарований, но и надежд, радостей, ликования. Однако, если свести все чувства и переживания воедино, их можно было бы охарактеризовать чисто по-немецки: «То неистово ликуя, то до смерти опечаленный»[1].

He убоявшись грубейшего нарушения воинских уставов (всякого рода записи были строжайше запрещены), я тайком все же вел военный дневник, сохранившийся в виде нескольких записных книжиц, куда заносил отдельные даты, события.

Например, такой-то и такой-то убит такого-то и такого-то числа, месяца, года. Или: «Русские атакуют, от деревенской хаты, где мы были на постое, только щепки остались». Или: «Танк сгорел дотла». Хоть мне об этом неловко вспоминать, но одного лишь перечисления населенных пунктов хватило бы с избытком, чтобы поставить меня к стенке, если бы у меня вдруг обнаружили упомянутые записи. Но именно то, что события войны были записаны на бумагу, позволило им запечатлеться в моей памяти настолько основательно, что мне не составило труда расшифровать их, оказавшись весной 1945 года в лагере для немецких военнопленных в штате Аризона (США).

Несколько таких книжек-дневников до сих пор остаются у меня, часть из них утеряна, часть похищена, но выполнить пожелание моего сына стало возможным исключительно благодаря им.

Стоило мне в Англии в своей будке стрелочника сесть за написание воспоминаний, я поразился тому, с какой легкостью трагические события тех роковых лет всплывают в памяти. Несмотря на явно отрывочный характер фронтовых записок российского периода, несмотря на то, что отдельные события можно лишь условно соотнести с конкретной датой, несмотря на возможные огрехи при приведении имен географических и собственных, я решил разделить свои записки на две части: наше наступление в России, и наше отступление из нее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии