Сквозь ад за Гитлера

Селение это называлось Арма-Эли и состояло из расположенных длинными рядами домов, окруженных садами. Местность здесь была равнинной, без единого деревца. В центре селения на перекрестке двух главных его улиц возвышались земляные бастионы около трех метров высотой. Земляное кольцо охватывало участок диаметром не менее ста метров. Внутри кольца было установлено несколько зениток, так что атака этих позиций русских с воздуха силами люфтваффе была бы сопряжена с серьезными потерями. Кроме этого, в земляном валу были устроены пулеметные гнезда и обустроены позиции для противотанковых орудий так, что все подходы к селу контролировались оборонявшимися. «Иваны» снова продемонстрировали свое умение использовать обычную землю в качестве фортификационных материалов. Немцам это удавалось значительно хуже.

Чтобы не сбивать темп наступления, был отдан приказ атаковать земляной бастион русских, и когда один из водителей танков едва не ослеп, я был послан ему на замену. Узость улиц селения существенно ограничивала оперативный простор — мы вынуждены были действовать узкой колонной, а продвигаться приходилось всего-то в трехстах метрах от земляной цитадели русских. Я на своей машине следовал за первыми пятью танками. Все еще на крыльях успеха после прорыва парпачского противотанкового рва наш взвод не думал ни о какой опасности, мы были уверены, что наша тяжелая артиллерия облегчит нам наступление. Как же мы заблуждались! Я едва не оглох от выстрелов 7,65-см орудия собственного танка и одуревал от всепроникающего смрада гари. Обзор через узкую щель был явно недостаточным, и я не мог составить представление об обстановке. Вскоре выяснилось, что «иваны» терпеливо дожидались, пока мы подойдем ближе и, дождавшись, открыли огонь. И тогда разверзся ад — не успел я опомниться, как три идущих впереди наших танка вспыхнули, как факелы. Наша атака захлебнулась. Не слыша себя, я пытался подавать команды и действовал, скорее повинуясь инстинкту, — резко дав задний ход, я попытался искать защиты за одной из хат. Нам ничего не оставалось делать, как дожидаться поддержки артиллерии. Очень многие из моих товарищей поплатились жизнью в том бою, и, видя, как наши офицеры срочно стали совещаться, как быть, я подумал, как они могли бросить молодых, по сути необстрелянных, солдат в это пекло.

Выбравшись из танка на воздух, я тут же рядом расстелил одеяло и в изнеможении опустился на него. Только к рассвету прибыли тягачи с тяжелой артиллерией. Я наблюдал, как артиллеристы развертывают позицию. Поднявшись, я подошел к ним переброситься словом. Невольно бросив взгляд на бастион русских, я подумал, интересно, а понимают ли они, что с минуты на минуту превратятся ни больше ни меньше, как в мишени для наших снарядов.

Миновал час, пока артиллеристы готовы были дать первый залп, за которым последовал еще один, и еще… Разрывы снарядов наших орудий превратили земляной бастион русских в месиво из искореженных остатков орудий, воронок, изуродованных до неузнаваемости человеческих тел. В воздух взлетали черные комья земли, оторванные руки и ноги, и я не в силах был оторвать взора от страшной и в то же время завораживающей картины. Неужто человеческое безумие и впрямь достигло своего пика? Артподготовка заняла не более двадцати минут. Когда мы пошли во вторую танковую атаку в лучах яркого восходящего солнца, виляя между продолжавшими дымиться подбитыми вчера вечером нашими танками, я слышал, как по броне моей машины пощелкивают пули.

Мы стали справа обходить земляной вал, а следовавшие за нами пехотинцы стали кидать ручные гранаты в его середину. А когда они, вскарабкавшись на бруствер, стали соскакивать в траншею русских, тут мы поняли, что неприятелю конец и что теперь пехота разберется и без нас. Когда я, немного погодя, выбрался из машины на остатки вала и взглянул вниз, взору моему предстала ужасающая картина. На относительно небольшом участке валялись тела убитых, их было не менее сотни! Многие были без рук, без ног, а иногда от людей оставались одни только туловища. Раненых было немного, и хоть ранения были легкими, эти бойцы были выведены из строя. И все же, невзирая на обреченность, эти люди не выбросили белый флаг капитуляции! Да, это был враг, к нему полагалось испытывать ненависть. Или все-таки и восхищение? Когда я, спустившись в траншею, дал умиравшей русской, одетой в солдатскую форму, отпить глоток воды из своей фляжки, поднял ее голову, помогая напиться, в горле засел комок, проглотить который я был не в силах.