Скворец

Пока они работали, в доме шла своя жизнь, не прекращалась активная деятельность, которую они не очень воспринимали, сосредоточившись на своем. Мимо открытой двери их комнаты проходили люди — то кожанка промелькнет, то шинель. Слышались голоса, один раз лошадь во дворе заржала после того, как послышался скрип въезжающей телеги. Иногда разговоры шли на повышенных тонах, особенно когда говорил «старшой», иногда доносились короткие неразборчивые реплики. Ребята не обращали на все это особого внимания. Часа через три, когда стенд был готов, они перешли в главную комнату, где Скворец быстро и ловко забрал шкафчик в жестяные листы, моментально всаживая шуруп за шурупом, а потом еще с замком шкафчика повозился. «Старшой», выходивший куда-то, вернулся, когда они уже заканчивали работу, и одобрительно покивал.

— Где стенд устанавливать? — спросил Скворец.

— Перед воротами, — ответил «старшой», — чтоб всем на обозрение.

Стенд установили перед воротами на двух столбах, которые Скворец с Воробьем вкопали в землю, да еще чуть забили для основательности обухом топора, а потом Скворец собрал весь инструмент и отправился чинить колесо телеги. Сережка подавал ему необходимые инструменты и материалы и вообще набирался ума-разума, следя за работой Скворца. Уже вечерело, когда они справились с колесом. Подошел Алексей, одобрительно осмотрел их работу, позвал ужинать.

Уселись они в небольшом закутке, справа от главной комнаты. Смеркалось, и Алексей зажег керосиновую лампу. Достал чугунок с пшенной кашей, бутылку мутноватой жидкости.

— Пьешь? — спросил он у Скворца.

— Помаленьку, почему бы и нет, — солидно ответил Скворец.

— А этот? — Алексей кивнул на Сережку Высика.

— Ему не надо. Мал еще, — сказал Скворец.

— Ну, и мальцу можно иногда капнуть, чтобы крепче спалось, — сказал Алексей.

— Не надо ему, — твердо повторил Скворец.

— Как знаешь, — пожал плечами Алексей и разлил самогонку по двум кружкам.

У Воробья и без всякого самогону глаза слипались. Это не помешало ему приналечь на кашу — опыт всей недолгой, но насыщенной жизни научил его, что лучше всегда есть, когда дают, и лучше впрок набить брюхо, чем сожалеть потом об упущенной возможности. Поэтому, в силу привычки, он отправлял в рот ложку за ложкой, усердно прибирая свою порцию, хотя даже и вкус каши не очень чувствовал. В нем спадало наконец напряжение, державшееся после утреннего потрясения, и лагерь казался так далеко, так невозможно далеко, и верилось, что он никогда туда не вернется, и весь ужас, казалось, произошел вовсе не с ним… Голова была чугунной, в ушах звенело, и словно кулак внутри разжимался, отпуская его душу. Он не слышал, о чем идет разговор, не замечал входящих и выходящих. Откуда-то проникли в мозг слова — даже не как услышанное, а как странное воспоминание об услышанном:

— Старшой наш опять поугрюмел и рано спать собрался, — это, кажется, Алексей сказал. — Как бы беды не вышло.

Скворец что-то заметил или спросил, а Алексей в ответ:

— За ним глаз да глаз нужен. В прошлый раз вчетвером держали, чтобы голову не расшиб, а зубы пришлось металлической ложкой разжимать.

— А в деревне знают? — спросил Скворец.

— Кто их разберет. К ним, как ты понимаешь, у нас доверия особого нет.

Скворец кивнул.

— Но народ вроде смирный, — продолжал Алексей. — Не то что у нас бывало… Хотя, конечно, в тихом омуте…

— Тоже верно, — сказал Скворец.

— Пацаненок твой совсем засыпает, — сказал Алексей. — Может, его на лавку переложить?

— Сейчас переложу.

И Воробей почувствовал, как его отрывают от стула руки Скворца, потом он проплыл на этих руках метра два и оказался на жесткой широкой лавке. Под голову ему подложили сверток какой-то одежды, вместо подушки, и он сразу заснул.

Он разок-другой полупросыпался на секунду и слышал тихое журчание неторопливой беседы. Ему показалось даже, что Скворец опять с чем-то возится, шильцем или отверткой ковыряется в чем-то черном и плоском, не отрывая взгляда от ремонтируемого им предмета и подкидывая реплики Алексею, чтобы поддержать разговор.

— Здорово ты соображаешь, — услышал Сережка сквозь сон уважительный голос Алексея.

— Да тут и поломки-то особой нет, — ответил Скворец. — Так, немножко поправить кое-что. То ли уронили, то ли при перевозке тряхнули, вот и все дела.

Сережа Воробей закрыл глаза.