Скверный маркиз

Маркиз вошел и медленно приблизился к месту, где стояла Орелия, пытаясь загородить собой стол с исписанным листочком на нем.

— Разве это не письмо вашему самому последнему и наиболее пылкому поклоннику?

— Нет, милорд.

— Тогда откуда такое желание сохранить переписку в секрете?

— Да это… так, это личное, но не то…

И ее голос прервался. Она покраснела и отвела взгляд в сторону.

— Тогда что вы от меня прячете? — В его голосе прозвучала пугающая жесткость.

— Но я… не прячу, — робко возразила Орелия, — я не хочу только… чтобы вы это увидели.

— А есть разница? И почему же вы подумали, что я обязательно захочу это увидеть?

А вот на это она уже ничего не могла ответить ему. Какая возникла неловкая ситуация! И все потому, что она так подозрительно быстро у него на глазах перевернула листок и прижала его к столу, словно чего-то боялась. Если бы она спокойно обернулась на его приход и просто отошла от стола, он ничего бы не заподозрил!

— Так что же такое там значится, на этом листке, чего мне знать не положено?

— Да… ничего такого… но вам не положено и допытываться у меня об этом…

— Нет, положено! Я имею право, вы сами мне его дали, пообещав, что будете мне доверять и что больше никогда не поставите себя в опасное положение и, более того, всегда будете говорить мне правду. Вот я и поймал вас, Орелия: вы нарушили оба ваши обещания!

— Нет, нет. Все это не имеет к вам… отношения, милорд! — в отчаянии почти вскричала Орелия. — Клянусь, что это… нечто совершенно другое, но о чем я никому ничего не могу сказать!

— Я вам не верю, — был ей суровый ответ.

Орелия удивленно взглянула на маркиза. Он смотрел на нее гневно и недоверчиво, однако было еще что-то в его взгляде, чему она не находила названия. Она поняла только, что он опять глубоко уязвлен, и снова маркиз показался ей грозным, властным великаном, противостоять которому было бы тщетно.

— Пожалуйста, ну, пожалуйста, поймите, что… я не могу показать вам это!..

— Почему же?

— Не могу и объяснить… просто не могу!

— Даже если я буду на этом настаивать?

— Вы не можете… не должны!

— Потому что вам стыдно стало; потому что выражение вашего лица, когда я вошел, выдало вас; потому что вы меня обманываете! Но я не позволю вам так поступать со мной, Орелия, и намерен прочесть то, что вы от меня прячете!

И маркиз взял листок со стола. Орелия только беспомощно всплеснула руками — сопротивление было бесполезно. Что-то неразборчиво пробормотав, она подбежала к окну и уставилась, ничего не видя, на сияющий под солнечными лучами пейзаж.

Глава 8

До ее слуха донесся шелест бумаги, и затем медленно, словно бы в удивлении, своим глубоким, низким голосом маркиз прочитал:

Тот поцелуй — для вас пустяк,
А для меня — блаженства знак,
С небес упавшая звезда
И прямо в сердце, навсегда!

Наступило молчание, а потом с интонацией, которой она никогда у него не слышала, маркиз спросил:

— И число стоит — сегодняшнее… Орелия… Вы действительно верите, что для меня это был «пустяк»? Но я уже тогда знал! Правда, я твердил себе, когда увидел ваше лицо, что это все игра света и тени и что я, наверное, выпил слишком много пунша в гостинице или очень устал после целого дня охоты. Но я и тогда это знал! Да, знал!

Как все женщины, она была любопытна и, совсем того не желая, обернулась:

— О чем же вы… ваше сиятельство… знали?

Никогда еще она не видела этого выражения его лица, никогда не замечала, как глубоко и резко обозначились его морщины.

— Я знал, что со мной случилось нечто такое, чего никогда прежде не испытывал, я понял, что полюбил.

— Нет, — прошептала Орелия, — этого не может быть!

— Это правда, — почти грубо возразил ей маркиз. — Думаете, я забыл, как были податливы и мягки ваши губы? И каким огненным был тот поцелуй, такое не забывается! Когда я вас поцеловал, то уже знал, что люблю, но я привык относиться и к женщинам, и к самой жизни с цинизмом, я поддался уговорам рассудка и решил, что опять ошибся.

Маркиз взглянул на листок, который все еще держал в руке.

— Я вас люблю, Орелия, и вы знаете, что я говорю вам правду.

— Но нам нельзя… об этом говорить, — тихо отвечала она. Однако душа ее возликовала при мысли о свершившемся чуде, взмыла ввысь и уже секунду спустя парила там, в небесах: он любит ее, он отвечает ей полной взаимностью!

— На следующий день я снова приехал туда, где мы встретились, а перед этим не спал всю ночь, думая о вас, но не смог объясниться по двум причинам.

Орелия не спросила «Почему?», но молча, всем сердцем ждала объяснения. И оно последовало:

— Тогда я не считал, что могу предложить вам брак, но не мог и помыслить о том, чтобы оскорбить ваше совершенство, предложив иные отношения… И еще одно: я не хотел снова испытать разочарование, как уже со мною бывало!

Она сжала руки. Ей было мучительно слышать его слова, столько было в них боли и горечи!