Скучная история или Исповедь бывшего подростка

Окончив настройку, Шурик принялся тихонько брать аккорды – безумно красивые и до боли знакомые (впоследствии я выяснила, что аккорды, которые он тогда брал и которые показались мне сладчайшею и неземной музыкой богов, были взяты из песни Мюзиколы – Я не забуду тебя).

И вот в этот-то сладостный момент, такой редкий в моей бедной событиями юности, припёрлись родоки-дураки и сорвали нам всю музыку.

ГЛАВА 4

Они предстали перед нами – два нелепых дурака, один лысый и очкастый, а другая, выглядящая, в общем-то, довольно ничего для своих лет – но с мордой, что называется, чемоданом и сухим, очень неприятным выражением уже немолодого лица. Увидев свою гитару в руках постороннего, мать недобро вперилась мне в глаза.

– Чё зыришь, глаза пузыришь? – недружелюбно буркнула я ей первое, что пришло в голову.

– Я с тобой ещё дома поговорю, – едко прошипела она сквозь зубы.

Но Остапа, как говорится, понесло.

– И вообще, чего припёрлись? Давайте, валите уже. Только вас тут и не хватало для полного счастья! – распалилась я.

Шурик презрительно покосился на меня, но ничего не сказал и, отдав Таньке гитару, ушёл, сославшись на дела.

А вечером того же дня надо мной устроили "товарищеский суд". А проще говоря – напали всей сворой, начиная от родителей-тёток-бабок-дедок и кончая, что самое неприятное, отцом Шурика – дядей Толей, который тоже присутствовал у нас дома. Собственно, с этого-то дяди Толи и начался сей "товарищеский суд".

Он сидел за столом рядом с моим дядей и отцом, что-то обсуждая, когда я, в своей ярко-красной кофте с большим вырезом декольте, надетой специально по случаю Шурика, уселась прямо напротив.

– А кто это у нас тут такой симпатишный? – обратил на меня внимание мужчина.

Я зарделась.

– Вы правда считаете меня симпатичной? Однако вот, ваш сын так не думает...

– О как! – усмехнулся дядя Толя, переглядываясь с моим отцом.

– Да, – продолжала я, – И совершенно напрасно, между прочим. Если хотите знать, я была бы для него очень выгодная партия...

– Интересно. И почему же?

– Ну, во-первых, – с важным видом начала я пояснять, загибая палец, – У меня довольно хорошее приданое. Я – единственный ребёнок в семье, а, стало быть, единственная наследница двух квартир в Москве, двух дач...

Родители вспыхнули багряным румянцем, готовые сквозь землю провалиться от стыда. Дядя Толя же, подперев лицо рукой, с интересом приподнял бровь.

– Ну-ну?

Я махнула рукой.

– Да что! И это не считая наследства другой бабушки...

– Знаешь что, девочка, – оборвал меня "потенциальный свёкр", – Я, конечно, человек здесь посторонний, но, тем не менее, хочу дать тебе один совет.

– Да? И что же это за совет? – хмыкнула я.

– Во-первых, имуществом своим никогда не хвастайся, а тем более, тем, что тебе – пока – не принадлежит. Ибо сегодня оно у тебя есть, а завтра нет; да и неизвестно, будет ли... К тому же, человек, который бравирует такими вещами, очков себе не прибавляет, а сам выглядит со стороны в каком-то жалком и несимпатичном свете...

И тут, что называется, старт был дан и заседание товарищеского суда объявили открытым.

– Мало её в детстве пороли! – прогудела со своего места тётя Клава, – Мать мне твою с отцом жалко, а поговорила бы ты так со мной – летала бы из угла в угол!

– Да что, жизнь её потом сама в бараний рог скрутит, – махнул рукой отец, – Она себе ещё не таких шишек набьёт.

– Папа, но лоб-то мой, – снисходительно фыркнула я.

Однако, на отца сей суд оказал сильное влияние. Видимо, некоторые нелицеприятные реплики, бросаемые родственниками, вкупе с моей выходкой, заставили его в корне пересмотреть методы моего воспитания. И папу, того самого слабохарактерного папу, который обычно никогда меня не бил и спустя рукава смотрел на все мои шалости – после того случая как подменили. Он рассвирепел, и, по приезде домой, хорошенько выдрал меня ремнём.

– Больше не будем возить её в Круглово. Пребывание там сделало её неуправляемой, – подлила мать масла в огонь.

И с тех пор понеслась душа в рай. Отец каждый день стал находить всё новые и новые поводы, чтобы побить меня. Видимо, моё оскорбительное поведение при отце Шурика и слова тёти Клавы гвоздём засели у него в голове. А может, причина была более банальная: обыкновенное отцовское бешенство, когда подрастающая дочь, забыв гордость, начинает стелиться перед парнями.

Но, так или иначе, жизнь моя в родительском доме превратилась в ад. Обыкновенно, каждое утро, часов в семь утра, когда в школу мне ещё было рано (я всегда любила поспать подольше, и вставала за десять минут до выхода из дома) – я просыпалась от грубого толчка кулаком в дверь моей спальни. После этого отец грозным рыком называл моё полное имя.

– Вставай! Слышишь или нет?!